Тринадцатый год жизни | страница 63



Что бы он ни делал, в глазах у него и вообще на лице были нарисованы интерес и удивление. Он и спал с интересом… Он часто любил повторять словечки: «По полной программе». Например, поедим по полной программе. Или посмотрим кино по полной программе. Он так жил!

С тех пор как Стелла позвонила ему и сказала: «Мне надо тебя повидать», а он ответил по-мальчишески, что наши, мол, планы совпадают, с тех пор прошла неделя. Именно сейчас, вот в это раннее утро со звездой и с еловой веткой в окне, опять начиналась суббота.

Человеку, между прочим, вовсе не нужны долгие годы, чтобы перечувствовать всё счастье, какое ему отпущено. Счастье не обязательно должно выдаваться мелкими порциями, как мороженое ангинному ребёнку. Оно может быть и сразу величиной со снежный обвал. Или с море. Ты в него ныряешь с разбегу. И куда ни лети, в каком месте ни исчезай, везде будет оно, счастье.

Сейчас Стелла как бы лежала на бережку своего моря и нежилась, вспоминая купания. А море посверкивало перед ней.

Она вспоминала, как впервые вошла в ту квартиру — старую, московскую, запущенную, с непременным полутёмным коридором, с особым запахом. А чем там пахло, не передать. В каждой старой квартире пахнет своим и всегда непередаваемым. Вернее, для нас непередаваемым.

Отец провёл её темноватым коридором, открыл дверь в неожиданно светлую комнату. По высоким стенам висели рисунки, то в рамах, то просто пришпиленные булавками к обоям. Они все были какие-то странные, таких Стелла не видала раньше. Человек в чёрных бархатных штанах и свободной белой рубахе скользил сверху вниз по листу картона. За ним оставались линии и белые стремительные пятна. Он больше всего был похож на воднолыжника. Но и совсем не похож… Да ещё с широкополой испанской шляпой в левой руке.

И другие рисунки были под стать. Словно экраны в неведомые миры. Прямо на неё смотрел человек, нарисованный очень тщательно, как из фотографии. Лишь вместо носа у него был ещё один крохотный портретик этого же человека.

Отец не спешил давать объяснения. Когда наконец она повернулась к нему, сказал:

— Друзья уехали в командировку… Это всё чужое… — и довольно неожиданно завершил: — Чувствуй себя как дома!

Скоро она поняла, что чудные рисунки — не экраны, не окна в другую жизнь, а принадлежность именно этой комнаты. Как и два настоящих её окна, которые поверх крыш смотрели на Кремль с его золочёными, тяжёлыми башнями, с неяркими красными звёздами.

Отец и сам не чувствовал себя здесь «как дома». Пожалуй, он чувствовал себя здесь лучше, чем «как дома»: ему здесь нравилось. Он говорил и украдкой поглядывал на высокие стены, на высокие шкафы, которые разгораживали комнату на некие отсеки. И в то же время не разгораживали до конца. И было понятно, что это очень большая комната, каких давно уж не бывает в наших современных квартирах.