Так они ходили по Плющихе и до звонка. Здесь есть две молочные, в разных концах, и они курсировали от молочной до молочной. И волновались, как последние дурочки.
На правой стороне, как раз возле одной из молочных, какой-то международный банк. Милиционер даже обратил на них внимание.
— Давай хоть пойди поешь, — говорила Маша. — Или пойдём ко мне поедим.
Куда там есть. Она разговаривать-то почти не могла… Шла и чувствовала локтем Машкину руку.
Нет, это будет не тот человек, не из кафе. Того Стелла где-то видела. А отца не видела никогда. То есть видела, конечно, — до двухлетнего возраста. Но это же хуже, чем во сне.
Хм… если она и так знает, что не тот, зачем встречаться? Она ведь только хотела узнать. А теперь узнала — сама додумалась. Чего же идти?
Но её тянуло что-то, что-то похожее на любопытство… и не совсем любопытство — увидеть его. Стелла себе не нравилась за это, понимала, что делает предательство — по отношению к Ваньке и к Горе.
Нет, извините! Никакого Горы. Пусть он сам разбирается.
А по отношению к Ваньке — да, предательство. Если б Ваня это узнал, ох как многое бы развалилось!
И всё-таки она шла.
Памятник Льву Николаевичу Толстому поставлен в восточной оконечности того тенистого места, где Стелла и Маша неделю назад «скверно» учили уроки. Здесь что-то вроде площади от пересечения двух улиц: невзрачной и тесной улицы Льва Толстого, заставленной какими-то учреждениями, складами, фабриками, и Пироговской улицы, которая среди бывалых москвичей и местных жителей ещё имеет название «улицы Жизни»: дело в том, что начинается она родильным домом, а кончается Новодевичьим монастырём и кладбищем.
Памятник Льву Толстому поставлен был в Москве довольно недавно — много позже, чем, например, памятник Пушкину или Гоголю. И как следует он ещё не обжился. Всё чувствует себя гостем.
И москвичи тоже это чувствуют! Они легко могут назначить свидание у памятника Островскому около Малого театра или у памятника Грибоедову в начале Чистопрудного бульвара. Не говоря уж о знаменитом памятнике Пушкину — здесь вообще назначается половина московских свиданий!
Но никому не придёт в голову встречаться у памятника Льву Толстому. Вот лет через пятьдесят, наверное, будет уже по-другому.
Стелла тоже ощущала какую-то ненатуральность этой встречи у Толстого. Но ей казалось — это простой мандраж… по-человечески говоря, волнение.
Сейчас Маша и Стелла были совершенно одни на серо-пустом пространстве рядом с тяжеловесной сидящей фигурой Толстого.
