Тринадцатый год жизни | страница 136
Вдруг он повернул назад, пошёл, а потом бросился бежать. И ветер гнался за ним, как невидимый злой пёс. На бегу Лёня ни о чём думать не мог. И страх его состоял всего из одной глупой мысли: вдруг я прибегу, а телефон будет занят.
Телефон был свободен.
Быстро Лёня набрал номер Нины Александровны. Уже ушла.
Тут обнаружил он, что у него в кармане всего одна пятнашка. И больше вообще никаких денег. Тогда он позвонил Стелле.
Хотел всё делать не так. Но дурацкая необходимость сохранять достоинство заставляла его говорить почти спокойно. От этого ему было ещё противней и тоскливей. Но он даже где-то там вроде усмехнулся в середине.
А потом положил трубку и почти не услышал, что напоследок ему прокричала Стелла. Он и так знал, какой наградой его должны наградить за дела.
Положил трубку… И остался в будке. Понимая, что, в сущности, ему совершенно некуда идти. И стоял там. Словно манекен в витрине. Или словно заспиртованный в банке червяк.
И в этом месте мы расстаёмся с ним навсегда.
Стелла, чуть ли не теряя сознание от ужаса, закричала:
— Подонок!
И бросила трубку.
Даже Ваня пришёл взглянуть, что случилось. Маша сидела, застывшая, как статуя, с изумлённым выражением лица.
— Маш, сюда сейчас придут мои родители. Тебе лучше здесь, Маш, не быть…
Все до конца
Нина Александровна вбежала в квартиру, увидела Ваню и Стеллу, не то закричала что-то, не то засмеялась и, что было в ней горя, ударила дочь по щеке.
Георгий Георгиевич, который вбежал вслед за женой, словно не увидел этого удара, сказал с холодностью:
— Ну вот, Стрелка. Всё, как ты хотела.
Шаровые молнии катались и летали по комнате. Всё происходило словно одновременно…
Ваня закричал:
— Эй ты! Не смей Стрелку трогать!
Мать, стоя с бессильно опущенными руками, выронила из глаз две слезы. И потом ещё две. Стелла видела их все четыре. Щека её горела — чувствовала Нинину ладонь, каждый Нинин палец.
Гора что-то произнёс.
А больше… а всё время говорила Нина, говорила, будто не существовало Ваниного крика, говорила обидное, без конца обидное. Так хотелось защититься — надерзить в ответ. Испугалась… Нет, не новой пощёчины. А того, что потом ей не дадут и полсекунды на оправдание. Не дадут сказать: «Не я это! Как же вы могли подумать, что это я?!»
И ещё она боялась… Если родители узнают, что это Лёня сделал, они могут опять разойтись. Они ведь пришли в ужас именно от Стеллиного поступка. Подумали: надо её скорее спасать, такую бессердечную и жестокую дрянь!