После бани они приготовили пойманную рыбу: из окуня и налима сварили уху, а гольца зажарили. Сели за стол и – под водочку, в полной тишине – умяли ту рыбу, будто бы соблюдая какой-то обряд.
А ложку деревянную, вырезанную из берёзового сучковатого полена, Гарик до сих пор хранит – как реликвию бесценную…
Сергею же после этой рыбалки начали сниться сны странные, нездешние: побережье Карибского моря, вечнозелёные тропические острова, какое-то горное ущелье, заполненное серо-жёлтым дымом.
Примерно через полторы недели, и вовсе, странный рассказ – словно бы сам собой – написался…
Байка девятнадцатая
Неожиданный рассказ – «Жёлтая роза в её волосах»
Вступительные экзамены в театральный ВУЗ. В этот раз надо было что-то читать. То ли стихи, то ли прозу. Главное, что не басню. С баснями у Егора никогда не ладилось…. А всё остальное, что же, не страшно.
Страшно, что уже нельзя ничего изменить. Ничего и никогда. Безвозвратно и навсегда…
Тёмный коридор, жёлтая старинная дверь, позеленевшая от времени медная изогнутая ручка. Необъятный гулкий зал, в самом его конце располагался стол Приёмной комиссии. Седой Мэтр, прославленный чем-то давно и прочно позабытым. Справа от него – молоденькая актриса, звезда новомодных телесериалов. Рядом – ещё какие-то, смутно узнаваемые, известные и публичные.
– Ну-с, молодой человек, просим, зачитывайте!
«Просите? Ну, что же, ладно…».
Егор сглотнул предательскую слюну, и, глядя безразлично и отрешённо куда-то поверх голов важных и знаменитых, начал:
Жёлтое солнце в её волосах.
Утро – над быстрой рекой.
И о безумных и радостных снах
Ветер поёт молодой.
Жёлтое солнце в её волосах.
Жаркий полуденный зной.
И о мечтах, что сгорели в кострах,
Ворон кричит надо мной.
Синее море, жёлтый песок.
Парус вдали – одинок.
Ветер волну победить не смог,
И загрустил, занемог.
Жёлтая роза в её волосах.
Кладбище. Звёздная ночь.
И бригантина – на всех парусах —
Мчится от берега прочь.
Камень коварен. Камень жесток.
И, словно в страшных снах,
Маленький, хрупкий, жёлтый цветок,
Плачет в её волосах….
Он читал, говорил, рассказывал – чётко и размеренно, как автомат.
Или – как испорченный магнитофон?
Пять минут, десять, двадцать, тридцать, сорок….
О чём?
О былой любви, ушедшей навсегда. Об удачах, обернувшихся позором. О несбывшихся мечтах и вещих снах, оказавшихся пошлым обманом.…
В старинном гулком зале звучал только его голос, все остальные звуки умерли. Члены Приёмной комиссии замерли в каких-то нелепых позах, внимая, словно бы во сне, безграничной юношеской тоске, и чему-то ещё – страшному и жёлтому. Тому, что не поддаётся объяснению словами человеческого языка.…
