— Он уверяет, что обязан ей всем, — продолжала мисс Фэнкорт, слегка понизив голос.
— Ну, так это в его духе — выражаться туманно! — рассмеялся Пол Оверт.
— Туманно? — переспросила она. Глаза ее были теперь устремлены на другого, и от Пола не укрылось, что они уже струили на него теплоту.
— Сейчас он подойдет к нам! — воскликнула она, едва переводя дыхание. В голосе ее сквозило восхищение. Пол Оверт недоумевал. «Боже мой, неужели он так ей нравится? Неужели она в него влюблена?» — спрашивал он себя. — Говорила же я вам, что он сам этого хочет? — добавила девушка.
— Однако это не мешает ему напускать на себя равнодушие, — возразил молодой человек, в то время как тот, о ком они говорили, продолжал стоять все перед тем же Гейнсборо. — Он совсем не торопится к нам подойти. Неужели он в самом деле думает, что она спасла его тем, что сожгла эту книгу?
— Эту книгу? А какую же книгу она сожгла? — спросила мисс Фэнкорт, стремительно оборачиваясь к нему.
— Так выходит, он не рассказывал вам об этом?
— Ни слова.
— Ну так, значит, он вам рассказывает не все! — Пол Оверт догадался, что мисс Фэнкорт пребывала в убеждении, что Генри Сент-Джордж с ней всегда откровенен. Знаменитый писатель отошел от портрета и на этот раз уже решительно направился к ним, тем не менее Оверт отважился на еретическое замечание:
— Святой Георгий и дракон,>{4} совсем как в легенде!
Но мисс Фэнкорт не слышала его слов; она улыбалась Сент-Джорджу.
— Он действительно этого хочет… уверяю вас! — повторяла она.
— Хочет поскорее увидеть вас, ну конечно.
— Я ведь знаю, что вы хотите познакомиться с мистером Овертом, — простодушно и радостно вскричала девушка. — Вы станете большими друзьями, и мне всегда будет приятно вспоминать, что я присутствовала при вашей первой встрече и даже имела к ней некоторое отношение.
В словах ее была какая-то непосредственность, которая, казалось, все искупала; тем не менее наш молодой человек огорчался за Генри Сент-Джорджа, как огорчился бы за любого другого, кому публично вменялось в обязанность быть словоохотливым и приятным. Вместе с тем сама мысль о том, что он может что-то значить в глазах своего кумира, была так радостна ему, что он решил не поддаваться этому чувству, тем более что оно могло еще и обмануть. По глазам мастера, которого он всегда был готов оправдать, он угадал (а у него была особая, присущая его таланту интуиция), что человек этот настроен к нему очень доброжелательно, но вместе с тем не прочел ни единой строчки из того, что он написал. Открытие это принесло ему даже известное облегчение, оно все упростило: ведь коль скоро он так любил этого человека за все, что тот создал, мог ли он полюбить его еще больше, если бы тот оказался связанным с ним этим обязательством? Он поднялся, чтобы выразить ему свое почтение, но в ту же минуту оказался во власти особого обаяния Сент-Джорджа — свойства, при котором возможность какой-либо неловкости начисто исключалась. Все это произошло за какие-нибудь несколько мгновений. Он убедился, что знает его теперь, что ощутил пожатие его руки и знает, какая у него рука, знает его лицо, которое успел увидеть ближе и разглядеть пристальнее, знает, что ему теперь легче будет заговорить с ним, а главное, знает, что Сент-Джордж не возненавидел его (во всяком случае, до сих пор) за то, что ему навязала его эта прелестная, но слишком уж порывистая девушка, которая могла бы быть интересна ему сама по себе и без увивающихся за нею поклонников. Во всяком случае, ни малейшего раздражения не было в его голосе, когда он стал расспрашивать мисс Фэнкорт относительно затевавшейся большой прогулки по парку, в которой должна была принять участие вся компания. Он даже что-то сказал Оверту по поводу того, что им надо будет поговорить:
