— Как бы я не хотел потворствовать Вам, — вежливо сказал он, — я должен отказаться. Кто знает, может, у Вас имеются два пистолета, спрятанные под сиденьем.
Грейс сглотнула, думая о драгоценностях.
— И, — добавил он, его поведение становилось почти кокетливым, — я могу сказать, что Вы — наиболее невыносимый тип женщины. — Он вздохнул с драматическим талантом. — Умная. О, признайте это. — Он одарил вдову гибельной улыбкой. — Вы — опытный наездник, первоклассная попытка, Вы можете придумывать истории достойные Шекспира.
От его слов вдова побледнела еще больше, если это еще возможно.
— Ах, чтобы прожить следующие двадцать лет, — сказал он со вздохом, — я не могу позволить Вам убежать.
— Пожалуйста, — попросила вдова. — Существует нечто, что я должна отдать Вам.
— Вот это — долгожданная смена аллюра, — заметил он. — Люди так редко желают расстаться со своими вещами, так этого не любят.
Грейс подошла к вдове.
— Пожалуйста, позвольте мне помочь Вам, — настаивала она.
Вдове была нехорошо. Ей не могло быть хорошо. Она никогда не была скромна, и не просила, и…
— Возьмите ее! — внезапно выкрикнула вдова, хватая руку Грейс и толкая ее к разбойнику. — Вы можете держать ее в заложниках с пистолетом у головы, если желаете. Обещаю Вам, я вернусь без оружия.
Грейс покачнулась и оступилась, шок сделал ее почти нечувствительной. Она упала напротив разбойника, и одна из его рук немедленно обвилась вокруг нее. Объятие было странным, почти покровительственным, и она знала, что он был столь же ошеломлен, как она.
Они оба наблюдали, как вдова, не ожидая его разрешения, быстро поднялась в карету.
Грейс боялась дышать. Ее спина была прижата к нему, а его большая рука лежала на ее животе, кончики его пальцев мягко обвивались вокруг ее правого бедра. Он был теплым, и она почувствовала жар, и, святые небеса, она никогда, никогда, не стояла так близко к мужчине.
Она могла чувствовать его запах, чувствовать его дыхание, теплое и мягкое возле ее шеи. А затем он сделал самую удивительную вещь. Его губы приблизились к ее уху, и он прошептал:
— Она не должна была делать этого.
Он казался … нежным. Почти сочувствующим. И строгим, как если бы он не одобрял обращение вдовы с ней.
— Я не привык так держать женщину, — рокотал он в ее ухо. — Я вообще предпочитаю другой вид близости, а как Вы?
Она ничего не сказала, она боялась говорить, боялась, что если она попытается заговорить, то обнаружит, что у нее пропал голос.
