Совершенно ошеломленный Валентин повернулся к бабусе, и сделал это, должно быть, как-то слишком резко, потому что та проворно шарахнулась к двери и оттуда, махая кулачком в его сторону, снова принялась выкрикивать:
— Варнак! Убивец! Вот крикну счас соседей, они те покажут, фулюган пьяный!
— Отдай мамкины денежки! — завизжал вдруг мальчуган и вцепился в рукав. — Шкурки давай, пьянчуга!
Положение складывалось глупое, бестолковое и неприятное. Заполошная бабуся, полуслепая и полуглухая, кажется, действительно намеревалась призвать соседей. Да еще малыш этот… Валентин смекнул, что разумные доводы сейчас не только бесполезны, но даже, пожалуй, вредны. Притушить расходившиеся страсти старого да малого можно было, наверно, лишь чем-то самым обыденным, рутинно-житейским.
— Ты, мамаша, чем кричать, лучше бы чаек, что ли, поставила да расспросила, как там дочь твоя поживает, — сказал Валентин, подпустив в голос добродушной грубоватости. — Ну-ка, малый, как тебя зовут-то? — принеси-ка дяде на что сесть можно.
— Ишь, сесть захотел… Смотри, сядешь… лет этак на пять, — проворчал тот в ответ, но все же, оглядываясь, потопал в угол и волоком притащил расшатанную табуретку.
Бабуся еще некоторое время потопталась в нерешительности у двери, потом ушла за печку. Там она принялась греметь посудой и бубнить: «Расселся тут!.. Чаю, говорит, давай… А где ж его, чаю-то, напасешься?.. У меня и воды нет, и дров тож…»
— Эй, мамаша, давай схожу по воду! — предложил Валентин, встал, взял ведра и, не прислушиваясь больше к ее причитаниям, вышел за дверь.
Возвращаясь от колодца с полными ведрами, он заметил в бараке подозрительное оживление. В окнах, отводя занавески, маячили люди. На крыльце стояло несколько распаренных женщин, явно выскочивших только что второпях от плиты или корыта со стиркой. При виде Валентина они замолчали и уставились на него с обезоруживающей бесцеремонностью.
— Кажись, пока трезвый… И костюм, глянь-ка, хороший… — уже миновав их, расслышал Валентин. — Пропьет… Они все так — денежки профугуют, потом начинают все с себя пропивать… До трусов… Сезонники…
Едва вступил он в коридор, там и сям стали приоткрываться двери и выглядывать любопытствующие лица. «Черт возьми, неужели бабка успела нашуметь?» — обеспокоился Валентин.
Но причина всеобщего волнения оказалась несколько иной, что выяснилось чуть позже, когда малец, встретивший Валентина каким-то очень уж заинтересованным взглядом, спросил вдруг совершенно спокойно и серьезно:
