Показалось Штейнбоку или на лице Амистада, длинном и унылом, как у пастора, промелькнуло выражение плохо скрытой иронии?
Штейнбок взял свободный стул и поставил его так, чтобы видеть сразу всех троих. Сел и, как они, положил ногу на ногу.
— Доктор, — сказал полковник, — вы, конечно, понимаете, что случай этот совершенно исключительный.
Конечно. Случай был исключительным, но вовсе не в том смысле, какой имел в виду Гардинер.
— От того, будем ли мы знать местоположение лагеря Детей Че, зависят тысячи, а, может, и миллионы жизней наших с вами соотечественников. Террористические акты с применением биологического и бактериологического оружия способны поразить большой город в течение нескольких часов, достаточно только…
Он собирался читать лекцию? Может, просто тянул время до полудня?
Штейнбок не мог перебить полковника, но и слушать не мог тоже, он посмотрел на Джейдена и уловил (может, показалось?) сочувствие в его взгляде.
— …поэтому, — закончил полковник, — мы вынуждены прибегнуть к способу, согласен, не вполне гуманному. Но, согласитесь, доктор, все же значительно более гуманному, нежели те, что применялись кое-кем в печально известной тюрьме Абу-Грейб. Они ведь тоже исполняли свой долг и хотели, как лучше. Доктор Амистад дал свое заключение о том, что в данном случае применение психотропных средств воздействия является оправданным, поскольку у нас просто нет времени проводить, как требует медицина, длительных психиатрических исследований, а поставленный доктором Амистадом диагноз шизофрении допускает…
— Шизофрении? — произнес Штейнбок, стараясь вложить в свои слова как можно больше презрения.
— Я знаю, доктор, что ваш диагноз несколько отличается, но суть одна, и не имеет значения, расщеплено сознание этой женщины на две или двадцать две составляющие. Даже если она является множественной личностью, это в данном случае…
— Доктор Эндрю Пенроуз не страдает расстройством множественной личности, — перебил Штейнбок, почувствовав неожиданно, что раздражение, волнение, злость, все ощущения сползли с него, как брюки без пояса, остались только одно чувство и только одно желание. Ни о том, ни о другом он не мог сказать вслух.
— Да? — удивился Гардинер, а Амистад поднял вверх свои густые брови. Бржестовски, напротив, таинственно усмехнулся и, как показалось Штейнбоку, едва заметно ему подмигнул, хотя, скорее всего, это был нервный тик, и не более того. — Разве не вы, доктор, написали в своем предварительном заключении…
