Если и были пассажиры, которые спокойно читали или глазели на звезды в занимавшейся утренней заре, то их нельзя было сыскать в нашей части самолета. Я был совершенно трезв и с отвращением глядел на своих шумных и пьяных попутчиков. В стране более строгой, чем Америка, подумал я, им не позволили бы уехать за границу. Но я тут же должен был с грустью признать, что если бы Хэнк находился здесь, то он был бы заодно с ними.
Хотя в салоне было жарко, снять куртку я не решился: в кармане лежал бумажник с деньгами и паспортом, он не поместился бы в кармане брюк.
Самолет плавно коснулся посадочной полосы, и я позавидовал тем, кто так уверенно вел эту чудесную машину. Для них лишь сам полет имел значение, а не ценность груза.
Я постарался одним из первых выйти из самолета и обрадовался, увидев, что два моих темно-синих чемодана — один побольше, другой поменьше — вывезли с первой же партией багажа. Получив чемоданы, я бросил их на ручную проволочную тележку и без всякой задержки проследовал через таможенный проход. В Швейцарии, как видно, весьма снисходительно принимали гостей из богатой страны.
Сев в такси, я сказал, чтобы меня отвезли в отель «Савой», так как краем уха слыхал, что это солидное заведение в самом центре делового района.
Швейцарских денег у меня еще не было, но водитель согласился принять две десятидолларовые бумажки. Конечно, будь у меня франки, я бы сэкономил два-три доллара, но, как бы то ни было, спорить я не стал.
Регистрируясь, я попросил портье дать мне номер телефона ближайшего банка. Как и у большинства американцев в наше время, у меня было смутное представление о частных швейцарских банках; но из газет и журналов я твердо знал, что это самое надежное место для скрытного хранения денег. Портье тут же дал мне требуемые сведения, словно это было первое, с чего начинал каждый приезжий американец.
Меня провели в отведенный мне номер, большую комфортабельную комнату, обставленную тяжелой старомодной мебелью и по-швейцарски безукоризненно чистую.
Не дожидаясь доставки чемоданов, я сразу же позвонил в банк. Было девять тридцать утра по швейцарскому времени и четыре тридцать по нью-йоркскому, и хотя я почти не спал в самолете, я не чувствовал себя уставшим.
По телефону отозвалась, по-немецки женщина.
— А по-английски вы говорите? — спросил я, впервые сожалея о том, что мое образование недостаточно даже для того, чтобы сказать «доброе утро» на другом языке.
— Да, — сказала она. — О чем вы желаете переговорить?
