— Ты благородный человек, Дуг. Очень благородный, — с дрожью в голосе произнес брат.
— Брось ты это, — резко оборвал я. — Никакой я не благородный. Сможешь в среду приехать в Нью-Йорк?
— Конечно, смогу.
— Я приготовлю деньги. Наличными. Накануне во вторник позвоню тебе в контору и скажу, где мы встретимся.
— Наличными? — удивился Генри. — А почему не чеком? Неприятно везти столько денег с собой.
— Ничего, управишься с этой ношей. Чеков я не выписываю.
Я мог заметить, как изменился в лице мой брат. Он хотел получить деньги, очень хотел, но как человек порядочный и вовсе не дурак, он теперь совершенно не сомневался в том, что откуда бы у меня ни взялись деньги — это нечестные деньги.
— Не хочу, Дуг, причинять тебе беспокойство, — с усилием проговорил Генри. — Я… я смогу обойтись и без этого. — Видно было, чего ему стоило вымолвить последние слова.
— Пусть каждый решает за себя, — коротко отрезал я. — Так или иначе, а во вторник утром жди моего звонка.
Генри тяжело вздохнул, как вздыхает человек, которому предстоит принять трудное решение.
Я был рад уехать наконец из Скрантона и катить по покрытому льдом шоссе обратно в Вашингтон. Вспомнив о предстоящей в этот вечер игре в покер у Хейла, я пощупал в кармане мой талисман — серебряный доллар.
В штате Мэриленд, где шоссе не было обледеневшим, меня задержали за превышение скорости, но я быстро откупился, дав полицейскому пятьдесят долларов. Загнувшийся в «Святом Августине» мистер Феррис, или как там его звали на самом деле, предоставил мне возможность сорить деньгами для укрепления американского образа жизни.
Был уже конец дня, когда я приехал в Вашингтон. Памятники президентам, генералам, монументы правосудию и закону — весь этот сомнительный пантеон дорийско-американского стиля уже неясно вырисовывался в теплом южном тумане надвигавшихся сумерек. Казалось, что Скрантон, откуда я приехал, был совсем в другом климате, в другой стране, в другой цивилизации.
Улицы столицы были почти пусты, лишь отдельные прохожие неторопливо брели в мягких сумерках. Как объяснил мне вчера при встрече школьный друг Джереми Хейл, Вашингтон лучше всего выглядит в конце недели, когда останавливаются жернова в правительственной машине. Со второй половины дня в пятницу и до утра понедельника в столице вполне возможно веровать в ценности и благолепие демократии:
В отеле не было для меня ни писем, ни каких-либо иных посланий. Я поднялся к себе в номер и позвонил домой Хейлу. Мне ответил чистый, как колокольчик, детский голосок, и я вдруг остро пожалел, что у меня нет ребенка, который бы вот так звонко, с чувством воскликнул: «Папа, тебя к телефону».
