— Хватит, Хэнк, прошу тебя, — остановил я его. Трудно было вынести, да еще за обедом, такую волну самобичевания, хорошо еще, что его не слышали за соседним столиком.
— Позволь закончить, братец, — взмолился Генри. — Жена упрекает, что у меня плохие зубы и дурно пахнет изо рта, а все потому, что мне не по средствам пойти к зубному врачу. А пойти я не могу, так как все три чертовы дочки каждую неделю ходят к нему для выпрямления зубов, чтобы потом, когда подрастут, могли улыбаться, как кинозвезды. И еще она презирает меня за то, что я уже пять лет не спал с ней.
— Почему?
— Я импотент, — с жалкой улыбкой признался Генри. — У меня все основания быть импотентом. Уж поверь слову своего брата. Помнишь ту субботу, когда ты вернулся домой и застал меня в постели с девицей? Как ее звали, черт возьми?
— Синтия.
— Вот-вот. Синтия. Синтия с большими сиськами. Она завопила, как недорезанная курица, — по сей день у меня в ушах звенит ее визг. А потом, когда я расхохотался, она влепила мне затрещину. Что ты тогда подумал про своего старшего брата?
— Да ничего особенного. Я даже не понимал, чем вы занимались.
— Но теперь-то понимаешь?
— Да.
— Тогда я не был импотентом, верно?
— Господи, да откуда мне знать?
— Уж поверь мне на слово. Ты рад, что снова приехал к нам в Скрантон?
— Послушай, Хэнк, — сказал я, взяв его за руки и крепко сжав их, — ты достаточно трезв, чтобы понять то, что я скажу тебе?
— Близок к тому, — хихикнул он и затем, нахмурясь, бросил: — Отпусти руки.
Я отпустил его руки, вынул бумажник и отсчитал десять сотенных.
— Вот тебе тысяча долларов, — сказал я и, наклонившись, сунул их ему в нагрудный карман пиджака. — Не забудь, где они.
Генри шумно вздохнул, полез в карман, вытащил деньги и стал разглаживать на столе каждую бумажку.
— Чужие деньги, — бормотал он. Казалось, он совершенно протрезвел.
— Итак, завтра я уезжаю, — продолжал я. — Далеко, за границу. Время от времени буду давать знать о себе. Если тебе еще понадобятся деньги, ты их получишь. Понятно?
Генри старательно сложил деньги и спрятал их в бумажник. Слезы полились из его глаз, молчаливые слезы, катившиеся из-под очков по его мертвенно-бледным щекам.
— Не надо плакать. Ради Бога, не плачь, Хэнк, — упрашивал я.
— Ты, наверное, попадешь в беду, — печально произнес Генри.
— Возможно, что и так. Во всяком случае, я уеду. Если кто-нибудь придет к тебе и будет спрашивать обо мне, ты меня не видел и ничего не знаешь. Ясно?
— Да, понятно, — кивнул Генри. — Позволь, Дуг, задать лишь один вопрос. Дело-то стоящее?
