— Доброе утро! — приветствовал он меня. — Я был рад, что в состав экипажа включили своего человека. Нам давно уже следовало познакомиться. Наталия Николаевна, кажется?
Вблизи он смотрелся ещё лучше, чем издали. В нём чувствовались доброжелательность и лёгкий ровный характер. Не знаю, какой он был психолог, наверное, замечательный, раз его включили в комиссию, но уже одно присутствие такого человека могло оказать положительное воздействие на отношения между людьми, если в процессе сложной работы они обострятся.
— А я, Иван Сергеевич, когда узнала, что в состав комиссии включили двух своих людей, порадовалась вдвойне. С вами я почти знакома, потому что вчера за обедом вы собрали вокруг себя большую группу и мысленно я была с вами, а вот Серафима Андреевна сидела молча.
Иван Сергеевич рассмеялся.
— Мы очень шумели?
Я покачала головой.
— К сожалению, вас было плохо слышно, — призналась я.
Гордость не позволяла объяснить этому жизнерадостному человеку, в среду каких сухарей я попала. Однако пора было прекратить ещё не начавшийся разговор.
— Извините, Иван Сергеевич, — сказала я. — Приятно было поговорить с живым человеком, но мне пора возвращаться на вахту. Мистер Форстер, наверное, уже смотрит на часы.
И всё! Ни одного слова больше не было сказано, да и этот краткий диалог был скорее данью вежливости, а не разговором, однако не успела я войти в рубку, как стоявший и словно поджидавший меня командир сейчас же повернулся ко мне.
— Мисс Павлова, я уже предупреждал вас, что запрещаю любые контакты с пассажирами. Я понимаю, что это ваш соотечественник, но…
Он говорил минут пять, если не больше. Мистер Форстер сидел спиной ко мне и делал вид, что смотрит на мои расчёты, именно делал вид, потому что я ещё не встречала человека с такими крепкими нервами, что он смог бы чем-то заниматься при подобных обстоятельствах.
— Сэр, ко мне обратились, а я ответила, — объяснила я. — Помня ваше предупреждение, я прекратила разговор, который завёл пассажир.
— Рад это слышать, но хочу, чтобы вы поняли…
Удивительно, как может меняться настроение. Сперва я подумала, что командир не мог бегать за мной по пятам и следить за каждым моим шагом, но каким-то образом узнал о моём разговоре с Державиным. У меня зародилось подозрение, что кто-то ему настучал. Но кто мог это сделать? Нас с Иваном Сергеевичем и видели-то лишь повар и горничная. Неужели здесь такие порядки, что о каждом мелком нарушении распоряжений командира принято докладывать? А может, всё-таки здесь нет стукачей, и мистер Уэнрайт сам за чем-то заглянул в столовую, увидел меня с пассажиром, но не стал отчитывать при посторонних, а приберёг это удовольствие до моего возвращения в рубку?
