В этом ущелье войско не могло уже идти широкими рядами, принять сражение: по узкой дорожке меж скал продвигаться можно было по трое, по четверо - не более.
Но молодого военачальника это не заботило: он знал, что до города еще далеко. Внезапно взгляду его предстало обширное золотое поле, он даже вздрогнул от неожиданности:
- О боже, неужели в этих песках они выращивают пшеницу?! Да нет же, наверное это мираж!
Но когда он увидел, как жнецы, похожие в своих архалуках на черные пятна, убегают с поля, очевидно, заметив надвигающееся войско, он понял, что это - не видение...
Там на поле чей-то молодой голос, не ведающий о грозящей беде, беспечно и громко пел:
В лугах вырастет ячмень,
Выйдут щипать его кони.
Лицо любимой - как ясный день,
Младенец у нее на ладонях.
Приди, мой соловей, приди,
Смеясь, мой соловей, приди!
Виноград созреет в садах...
Как твой голос ясен и звонок!
Взгляд мой тонет в твоих глазах,
Любимая, нежный мой ягненок!
Приди, мой соловей, приди,
Смеясь, мой соловей, приди!
Услышав эту незатейливую песенку, один из кызылбашских кази сказал другому:
- Клянусь, хоть он и враг, но как прекрасно поет! И притом в точности как у нас...
А как же иначе он должен петь? У них и язык тот же, что у нас, и кровь та же. Только вот упрямятся они, не говорят "Али их последователь".
- Как? Отрицают Али?
- Ну да... А из-за чего же эта война? Тут вопрос веры... Первый подумал про себя: "А мне-то что до этого? Я-то при чем?! Ведь, как говорится, что посеешь, то и пожнешь. Сколько сделаешь на этом свете богоугодных дел, со столькими и предстанешь перед аллахом. На том свете они сами ответят за себя, за свои деяния. Так зачем же мне убивать их?!". Но вслух он, конечно ни одного из этих слов не произнес, побоялся. "Будь проклят дьявол!" - сказал и с тем прогнал из головы опасные мысли.
На коле меж тем поднялся переполох. Жнецы громко окликали друг друга, предупреждая о приближающемся войске, и, в спешке хватая все, что попадется под руку, убегали. Поющий жнец тоже, видимо, увидел кызылбашей, на полуслове оборвал песню...
Войско надвигалось на золотое поле, и молодой военачальник не мог изменить заданного направления, не мог свернуть с этого пути. И источник жизни - поле, взращенное месяцами труда, поле, на котором только что жнецы, подсекая колосья, проворно связывали их в снопы, а из снопов громоздили стога, - это поле должно было погибнуть. Выхода другого не было! Военачальник, хоть и молод был, немало уже перетоптал таких полей. И в сердце его даже не шевельнулось сожаление. Он уже привык. Идущее за ним войско повторяло, как молитву, - "Алиянвели-юлаллах" - аллах един! двустишие из газели сына Шейха Гейдара:
