По совету приятеля, который считал, что лучшее лечение – перемена климата, я отправился в Париж и на Гавайи. Но и в дальних краях я не мог справиться с переполняющей мою душу тоской. Отчаяние нельзя вылечить ни напускной веселостью, ни ослепительным солнцем, ни праздностью. Напротив, я нуждался в людях, которые испытывали ту же хандру, что и я. Больного скорее утешит сочувствие товарища по несчастью, чем ободрение здоровяка. Мне следовало отправиться на север, а не на южные острова. Вспомнив, что уже много лет я не посещал могилы своих настоящих родителей, мне захотелось после Гавайев ненадолго заехать в Японию. Может быть, сам того не сознавая, я искал поддержки у Андзю и Ино.
Побывав на могиле своих родных отца и матери, я пошел на кладбище, где покоились мои приемные родители. На участке, где хоронили членов семьи Токива, валялись пустые банки и бумажки. На воротах красной спрей-краской было намалевано: «Грязная свинья! Заткнись навсегда!» Увидел я и то, что не предназначалось для моих глаз. Сбоку от ворот лежал камень из черного мрамора с надписью: «Каору Токива». Спрей-краской были нарисованы почему-то свастика и звезда Давида, чуть ниже приписано: «Здесь лежит предатель». Сам того не ожидая, я посетил собственную могилу. Убедившись, что меня похоронили, я понял: в этой стране для меня – изгоя, отвергнутого миром живых, – больше нет места. Я стер надпись «Здесь лежит предатель» со своей могильной плиты. Единственное, что мог сделать в знак протеста.
Я добрался до милой моему сердцу Нэмуригаоки, но уехал оттуда, так и не повидавшись с Андзю. Если она установила тот могильный камень, значит, уже похоронила меня. А мертвецы не ходят в гости.
Я хотел сразу же покинуть Японию, но меня поджидала еще одна напасть. Пока я беспечно шагал по Акасаке, у меня украли бумажник со всеми наличными и кредитками, которые при мне были. Передо мной маячила перспектива сменить номер в отеле на ночлег под открытым небом. Действие антидепрессантов закончилось, и я утратил всякую способность позаботиться о себе. Не стал восстанавливать кредитки, сбежал из гостиницы, оставив там вещи, да и себя самого потерял.
Я очнулся в синтоистском храме. Провел там ночь, а на следующий день перебрался в парк, где собирались такие же несчастные, как я. Там я сменял часы «Ролекс» на палатку из виниловой пленки. Бывший возлюбленный принцессы, контртенор, стоявший на сцене нью-йоркской Метрополитен-оперы, превратился в бомжа… Шутка, над которой и смеяться не хочется. Но я шутил так целых две недели. Мужик, давший мне палатку в обмен на «Ролекс», относился ко мне по-доброму.
