А у меня прыщики в носу появляются.
Нос сначала чешется вроде, а потом краснотой наливается.
Бугорочки на глазах просто зреют и внутри их ощущается давление, и кожа становится упругой, блестящей, так и тянет почесать, огладить.
Как опасность – так и наливаются.
Я Бегемоту говорю: «Посмотри, пожалуйста, у меня нос наливается?» – а он мне: «Заткнись!» – а сам смотрит на пульт.
Это оттуда дым валит, и мало того, что валит, так он еще и разговаривает и вздыхает: «Ой!» (дым сильнее, и голос с каждым разом истончается, в нем появляется все больше беременных нот). «Ой, мама!» – и пульт колышется, вроде как дышит грудью вперед; «Ой, елки!» – и наконец с криком: «Ой, бля!» – пульт падает вперед, и на него вываливается наш Кузьмич с дымящейся задницей.
Скорее всего, он там пока сидел с отверткой и следил за шеером, жопой замкнул совершенно посторонний шеер и терпел, поскольку человек-то он у нас добропорядочный, пока у него мясо тлеть не начало.
И тотчас же все забегали: «Где огнетушители?! Огнетушители где?!»
А огнетушители у нас в коридоре через каждые полметра стоят, но все они не работают, потому что перед самой комиссией их покрасили и ту дырочку, через которую они пеной ссут, от усердия замазали.
В общем, поливали кузьмичевскую задницу заваркой из чайника, и при этом, наклонившись пинцетом все пытались зачем-то отделить горелые штаны от кожи.
Для чего это делалось не знаю, но Кузьмич в это время на весь коридор орал: «Фа-шис-ты!!!».
Именно в такие секунды мне в голову лезут китайские стихи:
Монах и певичка
Ночь провели
В любовных утехах
Без сна.
И я вам даже не могу сказать, почему это со мной случается.
А Бегемот потом, когда мы уже за здоровье кузьмичевской многострадальной задницы выпили и закусили, говорил мне:
– Саня, я знаю, как разбогатеть.
И я смотрел на него и думал, что вообще-то самое замечательное место на лице человека – это глаза.
Их плутовская жизнь оживляет уголки глазных впадин – там появляются лучики морщин, они разбегаются, как водомерки, затем приходит в движение носогубная, передающая эстафету уголкам рта, потом лицо, ставшее необычайно рельефным, вдруг округляется, запорошенное пушком, может быть, даже младенческой мягкости, что ли.
– Природа-блядь! Когда б таких людей ты изредка не посылала б миру…
Прервали.
Возник очередной тост, прославляющий нашего Кузьмича и его долготерпение относительно задницы.
После чего все полезли друг друга целовать, потому что на воинской службе, понятное дело, не хватает нежности.
