(Тоже был вечер, только зимний, за окном - сумеречное весь день небо, выступы стен Главного здания и заснеженный университетский сквер внизу.)
Спросить почитать постеснялся, хотя, натурально, все аж чесалось. Тем более, что Чуркина, как я понял из разговора, очень торопилась возвратить книгу ее владельцу. Упомянула даже его фамилию, хотя этого, думаю, делать было совершенно необязательно. Никакой конспирации!
…А врезали мы, конечно, очень здорово. Почти по три литра пива на рыло. Когда ехал домой, вдруг начинало казаться, что автобус раскачивается, а то и вертится вокруг оси, как пуля в нарезном стволе. Особенно если закрыть глаза. Но доехал вполне благополучно.
-
(*) (19) Какие ты детские вопросы задаешь. На зоне хлеборез кто? На зоне хлеборез король! А на воле хлеборез - дерьмо, потому что на этой самой воле всякая шваль имеет возможность хлеба себе нарезать от пуза без всякого хлебореза.
(*) (20) Не надо ругаться матом, все правильно. Основной принцип тоталитаризма - запрещено все, что не поручено. В отличие от авторитаризма, запрещающего лишь то, что не разрешено. И либерализма, запрещающего лишь то, что запрещено.
4.5. "Вечности могила"
29.I.82
Экзамены все сдал неделю назад с одной тройкой. Январь был большей частью холодный. Однажды, когда ехал на экзамен, погода была совершенно чудовищной: мороз в двадцать градусов и снег с диким ветром. На дорогах везде заносы и на экзамен я опоздал на целый час. Кроме того, в ожидании автобуса поморозил себе морду: щеки стали деревянные, как от анестезирующего укола.
Сейчас несколько теплее, градусов десять, но отопление почти не работает и в квартире холод. Жгу рефлектор. В зеркале отражается спираль и по мере приближения к фокусу ее изображение расширяется в оранжевую бесконечность. Вечерняя сумрачная комната, сквозняк от окна, а в стене возле пола - дыра в жаркую бездну.
Стихи Вяч. Иванова, цитируемые во 2-й книге воспоминаний Эренбурга:
Охапку дров свалив у камелька,
Вари пшено, - и час тебе довлеет.
Ах, вечности могила глубока!..
Образ в чем-то сходный: источник тепла в холодном доме и сопряженный с ним разрыв, уход в бесконечность "на вполне конечном участке", как пишут в учебниках математики. Но не в пространстве (в зеркале рефлектора), а во времени. Эренбург снабдил эти стихи снисходительным комментарием по поводу того, что в таком возвышенном тоне Иванов продолжал писать даже в 1918 году, когда в квартирах уже появились печки-буржуйки, на которых варили пшенную кашу.
