- В Ла Бисбале? Да когда же это могло быть? - удивился я.
Алькальд дал ответ - и с таким видом, словно говорил о самой естественной вещи:
- Лет пятьдесят тому назад, во времена моего деда, когда здесь в городе была ужасная чума!
Я захохотал, не понимая, что мне ответить на такую глупость. Алькальд и священник, боязливо крестясь, отошли от меня.
Донон говорил с Гюнтером, не сводя глаз с Монхиты.
- Да, я еще не видывал такого сходства. Ее волосы, рост, осанка, эти движения...
- Сходство будет полным, - откликнулся Гюнтер в своей обычной хвастливой манере, - когда я добьюсь, что она прошепчет мне на прощание: "До ночи, любимый!"
- Гюнтер! - позвал вдруг полковник.
- Я здесь! Что вам угодно? - доложил Гюнтер и вошел в кабинет полковника.
Я видел, как они говорили, и сразу же Гюнтер устремился ко мне, белый как стена, со злостью кусая губу.
- Я должен сдать тебе мою команду, - прошипел он,-и еще сегодня бежать с письмом полковника к генералу д'Ильеру в Терра де Молина. Это - козырный туз Эглофштейна!
- Ну, наверное, это письмо - крайне срочное, - предположил я, радуясь, что выбор полковника не пал на меня. - Я дам тебе отличную польскую лошадь. Через пять дней ты вновь будешь здесь!
- А ты пойдешь сегодня вместо меня к Монхите! Ты заодно с Эглофштейном, я знаю! Ты и Эглофштейн, тухлое масло на заплесневевшем хлебе!
Я не удостоил его ответом, но вмешался Брокендорф.
- Гюнтер, да я тебя знаю, ты просто трусишь, тебе уже мерещатся пули герильясов!
- Трушу? Ты же видел, Брокендорф, как я вел солдат прямо в лоб на три стреляющие гаубицы!
- Полковник знает тебя как хорошего наездника, - примирительно заметил Донон.
- Да замолчите вы с вашей попугайской болтовней! - взорвался Гюнтер. Ты думаешь, я не видел, как Эглофштейн за столом нашептывал командиру? Это он хочет убрать меня за сотню миль, только из-за Монхиты. Я буду негодяем, если забуду ему это! Он ничего не умеет, кроме как шпионить, и, если двое разговорятся, он уже тут как тут!
- Ну что ты станешь делать? Полковник приказал тебе, тут никакие проклятия не помогут! - возразил Донон,
- Ни в вечность - нет! И пусть меня молния вобьет в землю, если я освобожу поле!
Я толкнул его, чтобы он притих, потому что Монхита подошла к роялю и приготовилась петь под аккомпанемент Эглофштейна.
Она спела "Son vergina verrosa" из оперы "Пуритане", и меня уже с первых нот охватила пронзительная тоска и блаженные воспоминания. Я много раз слышал именно эту арию от Франсуазы-Марии, и она стояла, как теперь Монхита, со своими круглыми детскими плечиками, склонив головку в пышных красно-золотых локонах, и тайком улыбалась мне. И блаженство пронизывало меня: давно ли я, ликуя, держал в объятиях трепещущее тело, покрывал этот рот хмельными поцелуями - и меня вновь захватила мысль: нет, иначе не может быть, это мне она тайком прошепчет на прощание: "До ночи, любимый!"
