Джемайма. Значит, все правильно. Последнее пристанище Корнелиуса найдено. Теперь у Найджела достаточно информации о его жизни, чтобы составить отчет для клиента. Он переписал эпитафию в блокнот, убрал инструменты в сумку, а затем не удержался и осмотрелся по сторонам. Ни души, лишь вдалеке слышалось безумное карканье ворон, да ветер шелестел листвой деревьев.
Прежде чем уйти, Найджел бросил виноватый взгляд на могилу, испачканную пеной. Содержащиеся в ней химикаты могли проникнуть сквозь трещины в камне и способствовать его разрушению. В очередной раз он посмотрел на серое утреннее небо. «О солнце можно забыть, — вздохнул Найджел. — Сейчас мне необходим проливной дождь».
Хизер ждала Фостера в прозекторском помещении в Кенсингтоне. Приближался полдень. Наконец он появился с опозданием после допроса двух обкуренных подростков, которые обнаружили труп.
— Они что-нибудь видели? — с надеждой спросила Хизер.
По лицу Фостера она сразу поняла, что все безрезультатно, в его взгляде проскальзывало презрение. Морщинистое, помятое лицо Фостера потемнело, рот искривился, а грустные карие глаза сощурены. Его незабвенная подруга из далекого прошлого однажды заявила Фостеру, что по его лицу можно читать мысли, и он до сих пор не решил, был ли это комплимент или оскорбление.
— Они бы и родную мать не узнали! — бросил Фостер. — Я оставил их с художником. По дороге к церковному двору они встречали каких-то людей. Но если учесть, что они были совсем обкурены, не удивлюсь, что в результате у нас получится фоторобот Большой Птицы [1].
Фостер и Дженкинс надели маски, закрывавшие рот и нос, глубоко вздохнули и вошли в чистое, выложенное белоснежным кафелем помещение. В воздухе висел тяжелый запах дезинфицирующих средств, казался почти осязаемым, но даже ему не удавалось заглушить зловония смерти и разложения. Двое сотрудников морга работали над голым безруким телом Джеймса Дарбишира, лежавшим навзничь на секционном столе. Грудная клетка пока не вскрыта. Фостер обрадовался: он хотел осмотреть тело таким, каким его нашли, прежде чем Карлайл снимет с него, как с фрукта, кожу и обнажит внутренние органы. Иногда Фостер приходил сюда, а органы уже лежали в металлических мисках. Он мог перенести вид смерти, смотреть на трупы, изучая их, независимо от того, насколько они были изуродованы. Но вид того, как тело режут, а потом сшивают, всегда вызывал у Фостера тошноту. Поэтому он предпочитал осматривать труп до вскрытия, а затем читать о полученных результатах.
