Тут мысли Армена приняли совершенно другое направление. Он думал о том, что совсем неплохо было бы пригласить в Москву всех своих родственников, которые еще не успели переехать в столицу, и родственников своих родственников, и родственников родственников своих родственников, и…
«А Славик… – подумал Армен, – что Славик. Он человек в законе, но если я и мои ребята сможем превращаться в невидимок, как эти вот… Тогда для нас законы перестанут существовать… Эхе-хе… Любые законы хороши только тогда, когда не имеешь возможности диктовать свои… Завтра утром на заброшенном стадионе… А ребят с гранатометами надо поставить – на всякий случай. Если что – ба-бах и дело с концом. Место там глухое…»
Петр Иванович очнулся и понял, что абсолютно ничего не помнит из того, что было накануне.
«Нажрался я, что ли? – удивленно подумал он. – Да вроде уже прошло то время, когда я так напивался, чтоб ничего не помнить… Ага, помню с Витькой поехали куда-то… Куда мы с ним поехали… Ни хрена не помню. А где это я, кстати, нахожусь?»
Перед глазами Петра Иванович из полумрака выплыл низкий потолок – белый, сплошь покрытый змеящимися трещинами.
«Явно не дома, – подумал Петр Иванович, – может, в вытрезвителе? Да их отменили уже несколько лет назад. Нет, что-то здесь не так. Надо встать и осмотреться…»
Петр Иванович попытался встать, но не смог.
– Что это еще за новости? – хотел грозно рявкнуть он, но не смог даже пошевелить языком.
У него не получилось даже повернуть голову, чтобы лучше рассмотреть комнату, где он находится; более того – Петр Иванович вдруг понял, что он совершенно не чувствует своего тела.
«Это сон, – почти теряя сознание от ужаса, подумал Петр Иванович, – просто сон. Закрою глаза. Потом открою их – и все пройдет… Я окажусь дома в своей кровати – рядом с любимой Риммой Михайловной, чтоб она сдохла…»
Но веки не слушались Петра Ивановича – перед его глазами стоял белым потолок, переплетенный змеями трещин.
«Что же это такое… – катились в голове Петра Ивановича коротенькие и легкие, как высушенные горошины, мысли, – что со мной? Почему я не такой, как всегда. Почему я не чувствую своего тела… А, может быть, никакого тела у меня уже нет! – вдруг толкнулась одна из горошин в воспаленный мозг Петра Ивановича, – ничего нет – ни рук, ни ног, ни туловища… Только голова… Нет, головы тоже нет – я и говорить не могу и глаза закрыть не могу… А чем же я тогда думаю… И, если я вижу, значит у меня есть глаза?»
