Действительно, так оно и было.
Он не мог дня прожить, чтобы не пострелять из ружья, но регулярно давал промах и только на восемнадцатом году убил воробья, на двадцатом ворону, а на двадцать четвертом - кошку; и это было все. Удивительное происшествие накануне его рождения наделило его, точно родинкой, этой непонятной при столь жалких результатах склонностью. По крайней мере, он сам связывал с этим роковым событием страсть, которая весьма огорчала его, когда он задумывался над ней в минуты благоразумия.
Получив утвердительный ответ, Старшина сделал ему предложение, заключавшееся в том, чтобы охотник ежедневно по нескольку часов подстерегал в поле крупную дичь, которая производила на его посевах, в особенности на расположенных вдоль склона, большие опустошения.
- Там в горах, - объяснил старик, - находятся дворянские лесные угодья; звери потравили и помяли мне достаточно зерна еще в прошлые годы, но в этом году стало совсем плохо, так как молодой граф тут по соседству рьяный охотник и развел множество дичи: олени и лоси, как овцы, выходят из леса и губят все плоды моей работы. Сам я на это дело не мастер, а работникам поручать неохота, так как под предлогом хождения на тягу они могут легко от рук отбиться; поэтому животные там так нахозяйничали, что сердце кровью обливается. Вы попались мне как раз кстати, и если в течение двух недель до урожая вы будете держать этих рогатых чертей на почтительном расстоянии от ржи, то этим вполне оплатите ваши харчи.
- Ха-ха-ха! Я браконьер? Я ворую дичь? - воскликнул молодой человек и расхохотался так звонко и весело, что заразил Старшину.
Продолжая смеяться, Старшина провел рукой по тонкому сукну, из которого был сшит колет его гостя, и сказал:
- Именно потому, что вам не грозит особенной беды, если вас изловят. Вам легче отвертеться, чем какому-нибудь несчастному работнику. Мухи застревают в паутине, осы прорываются насквозь. Да и какое тут преступление - защищать свое добро от бестий, которые жрут его и уничтожают? - воскликнул он, причем смеющееся выражение его лица внезапно сменилось яростным гневом. Жилы на лбу вздулись, лицо раскраснелось, белки налились кровью; старик был страшен.
- Вы правы, отец. Нет ничего неразумнее так называемых охотничьих привилегий, - сказал юноша, чтобы его успокоить. - Поэтому я согласен взять на себя грех и нарушить охотничьи права здешних дворян для защиты вашего добра, хотя тем самым...
