— Это так, но, боюсь, я отнюдь не хорошо воспитанный молодой человек.
Она с улыбкой окинула взглядом широкую грудь и мускулистые плечи незнакомца:
— Вам виднее…
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, пока он не перевел взгляд на зеленую трясину.
— Полагаю, мне следует развернуть карету и вернуть вас целой и невредимой вашему отцу. Он, несомненно, обеспокоен.
— Уверена, что обеспокоен. — С некоторым огорчением Ребекка поняла, что пока этот невероятный человек касался ее, она полностью забыла об отце. — Теперь со мной все хорошо.
Но у нее вдруг застучали зубы.
Незнакомец тут же снял свое тяжелое, отороченное мехом пальто и набросил ей на плечи:
— Это согреет вас.
Ребекка почувствовала исходящий от пальто жар его тела и дурманящий запах дорогого мужского одеколона.
— Благодарю вас, — произнесла она. — Особенно за то, что спасли меня.
Он почтительно коснулся полей элегантного цилиндра, затем вскочил в седло.
— Уверяю вас, мне это ничего не стоило.
О нет! Не такой уж пустяк — мчаться вслед за убегающим экипажем и вытащить из болота обезумевшую леди, чьи юбки насквозь промокли от соприкосновения с холодным липким илом, а затем заставить ее забыть о ноющей шишке на голове и боли в локте.
Незнакомец прищелкнул языком, повел свою лошадь к воде и взял в руки вожжи.
— Ну, теперь вперед, — приказал он. Пока он вел упряжку лошадей широким разворотом на траву, Ребекка восхищалась его фигурой. Он отдал ей пальто, и теперь на нем был прекрасный черный смокинг, накрахмаленная белая рубашка и бордовый галстук. Мужчина был еще совершеннее, чем она могла представить, в его плечах таилась невероятная сила и энергия, так же как и в твердых линиях торса и бедер.
Как только колеса кареты оказались на сухой земле, незнакомец подскакал ближе и вновь спешился.
— Позвольте помочь вам.
Она неуверенно посмотрела на карету:
— Лошади не могут взбеситься снова?
— Нет, пока я буду вести их под уздцы.
Он прекрасно знал, как внушить ей уверенность.
— Тогда благодарю вас. — Ребекка приняла его руку и поднялась в карету.
Девушка устроилась на сиденье и прикрылась его пальто, чтобы согреться. Молодой человек закрыл дверца, затем вновь открыл ее.
— Мне двадцать четыре.
Она молча смотрела на него, а он, улыбаясь, снова захлопнул дверцу. Спустя минуту они направились обратно по дороге туда, где ее отец наверняка в тревоге ждал ее.
Подумав об этом, Ребекка покачала головой. Тревога ее отца, по ее мнению, не шла ни в какое сравнение с ее тревогой. Тревога Ребекки никогда не была столь пугающе опасной и в то же время такой прекрасно захватывающей.
