Из этих моих размышлений меня вывело следующее: голос ведущего зазвучал как-то особенно торжественно:
«А теперь (торжественно, с паузой)… премия вручается (еще торжественней, с паузой)…
Владимиру… Владимировичу… Путину!!!»
Аплодисменты! Аплодисменты! Аплодисменты! Все встают! Волнами по залу! Опять аплодисменты!
Я оглянулся вокруг. Не встал только я и еще двое. Они демонстративно сложили руки на груди.
Я руки не сложил – чего их складывать.
Понимаете, если б я до сих пор служил во флоте, то появление Владимира Владимировича в зале как верховного главнокомандующего сопровождалось бы вставанием со своих мест по стойке «смирно». Перед этим подавалась бы команда: «Товарищи офицеры!»
А так как такой команды не было, то и чего вставать?
И потом – он же так и не появился.
Народ еще поаплодировал, поаплодировал и потихоньку сел, а ведущий зачитал от Владимира Владимировича приветственные слова, мол, я рад и все такое.
После этого я подумал о том, что для Владимира Владимировича при награждении, видимо, сделали исключение: не стали доводить дело до семидесяти лет – и так все ясно, что с «верой и верностью» у него полный порядок.
А потом был банкет, где мы подняли бокалы, и были тосты «за Фонд!», «за Россию!».
После тоста «за Россию!» я подумал о том, что бомжи, избы, грязь и попрошайки – это, в общем-то, тоже Россия, за которую только что выпили.
А потом все засобирались на поезд, так что быстренько подняли еще разик бокалы и похватали закуску со столов.
Торопливая вонь вокзала встретила нас жадно, как всегда, приняла и проводила до вагона, а по дороге в Питер ветераны, разгорячившись от увиденного и услышанного, все никак не могли успокоиться и прийти в себя, и все говорили, говорили, и все пили коньяк, пили…
* * *
Романом мы назвали «Кота» в самый последний день.
Редактор Коля сказал: «Коту» надо жанр обозначить». – «Пиши: эпопея». – «Напишем «роман», не повесть же».
Так «Кот» стал романом. Он одно сплошное веселое издевательство и надувательство. Даже определение– роман – насмешка над жанром. И размещено оно прямо под наглой рожей кота. Иногда я слышал, что он рыжий. Реже говорят, что он пушистый. Хотя ни о цвете, ни о пышности оперенья нигде ничего не сказано.
Писал я его с черного гладкого кота, которого действительно зовут Бася.
В жизни он терпеть не может людей.
В книге – это философ и художник.
Его копирайт на рисунки мы поместили в книге.
Рисовать на полях придумал Коля.
Точнее, я и раньше рисовал, и Коля предложил: а не издать ли нам «Кота» с рисунками? «Видишь ли, – сказал умный Коля, – текст очень плотный, надо его еще разбавить».
