Бортовой журнал | страница 27
Хорошие ребята.
А жена сказала: «У тебя все хорошие». Показывали меня по 5-му каналу пять секунд, и я так и не понял, нравлюсь я себе или нет.
Чиновники – это… даже не знаю, как сказать… Словом, спасибо Господу за то, что все они когда-нибудь усопнут.
А были бы бессмертны – вот был бы ужас-то, а?
Не выпить ли нам за это?
Ребята, за их усопляемость!
Да! Чуть не забыл! Знает ли кто-либо, что это такое: «Необходимо резко увеличить темпы роста экономики, и работу эту надо начать прямо сейчас»?
Хуйня, по-моему…
Очень вредно ходить на родительское собрание. Так! Где мой английский чай? Должно же в этом мире хоть что-то радовать!
Санька спит, а я сижу рядом и смотрю, как он во сне сопит. Восемнадцать лет юноше, и все это время я смотрю, как он спит. Вчера опять где-то шлялся. Приехала девочка из их бывшего класса из Германии – она там теперь живет – вот и пригласила их в ресторан. Другое время. И они другие. Нравится ли мне это? Иногда нравится. Когда от моего сына вином не пахнет.
«Опять выпил?» – «Пап, Оля нас пригласила».
Он когда выпьет, то суетлив: боится, знает, что я это не люблю.
Мы потом говорим с ним о вреде курения и пития. Я в основном. Все никак не могу остановиться. Знаю, что все это для него ерунда, и вроде не глупый я человек.
Теперь вот спит.
А до этого две недели где-то по друзьям шастал. Я его из дома выставил. Пришел как-то с пирушки совершенно никакой. Ну я его и выгнал. С треском. Я в минуты ярости слона могу поднять. Куда там его сорок кило. Одной рукой за дверь, как кота, вынес.
«И чтоб не звонила никому!» – сказал матери и так на нее зыркнул, что не приведи Господи.
На меня иногда находит. Сам не в себе. Это потому, что я ему совершенно не интересен. Еще бы! Я же мимо в туалет в трусах хожу. Чего ж тут интересного. Не говорим ни о чем. Я пытался – будто стена. Конечно, надо разговаривать, надо. Пусть даже с этой стеной. Но для этого следует отстраниться, говорить, как с чужим. Тогда дойдет. Я все это знаю, а как с чужим у меня не получается. Все обижаюсь на него. А мать меня все спрашивает: «Ну как он там?» – «Да все у него нормально».
Она знает, что я плохое чувствую. Как только с ним что-то, так мне совсем худо.
А тут: «Ну что там?» – «Да ничего…»
Все хорошо.
Он только бабушке потом говорил: «Папа со мной не разговаривает».
Мы с Санькой теперь разговариваем так, будто опасаемся, что кто-то скажет не совсем то.
Он тут сдал цепочку свою серебряную в ломбард, чтоб выручить 40 рублей. Я тогда взвился и сказал, что ее надо вернуть: «Иди к своей Кате, которая тебя на это надоумила, и вместе доставайте цепочку назад!»