Мартин был в душе. Плескался уже минут двадцать; значит, не выйдет еще битый час, даже если закончится горячая вода. Марика не собиралась выяснять, чем он там занимается. Из ванной доносилась его негромкая, оживленная скороговорка — можно подумать, там бубнило радио. «Говорит радиостанция „Дурдом“, — мысленно объявила Марика. — В эфире наши сумасшедшие, бешеные хиты».
Конверт следовало положить так, чтобы он бросался в глаза, но не сразу. Чтобы Мартин мог без проблем дотянуться, взять его в руки и вскрыть. Приходилось учитывать и то, что выбранное место будет навеки отравлено этим письмом и оттого сделается для Мартина запретной зоной.
Сомнения терзали ее не одну неделю, а решения все не было. Она даже подумывала отправить этот конверт почтой, но не хотела давать Мартину лишний повод для волнений — он ведь будет ждать ее с работы. «Хоть бы оно повисло в воздухе», — подумала Марика. Тут она улыбнулась своим мыслям и пошла за шкатулкой для рукоделия.
В кабинете Мартина, стоя у компьютера, Марика пыталась унять дрожь в руках, чтобы под ярко-желтым лучом настольной лампы вдеть нитку в иголку. У них в квартире была непроглядная темень. Все окна Мартин заклеил газетами, и о наступлении утра сообщала лишь тонкая полоска дневного света за слоем клейкой ленты. Справившись наконец с ниткой, Марика сделала пару быстрых стежков по краю конверта и взгромоздилась на кабинетный стул Мартина, чтобы скотчем прилепить свободный конец нити к потолку. Несмотря на свой высокий рост, она вынуждена была потянуться вверх; голова закружилась, колени ослабли, стул дрогнул посреди темной комнаты. «Вот будет номер, если я сейчас грохнусь и сломаю шею». Она представила, как лежит на полу с расколотым черепом, а сверху на ниточке болтается это письмо. Но в следующий миг вновь обрела равновесие и слезла со стула. Письмо действительно висело в воздухе над столом. Идеально. Убрав швейные принадлежности, она задвинула стул на место.
— Там на столе письмо для Тео — брось в почтовый ящик по пути на работу, сможешь?
— Конечно…
— Вот спасибо.
Марика чуть-чуть приоткрыла дверь. Из ванной ее обдало паром. Она помедлила.
— Мартин…
— Н-н-н?
У нее помутилось в голове.
— Tot ziens, Мартин, — выдавила она.
— Tot ziens, любовь моя. — Мартин пребывал в бодром расположении духа. — До вечера.
У нее навернулись слезы. Как во сне, она поплелась через спальню; в коридоре протиснулась сквозь нагромождение коробок, затянутых пленкой, шмыгнула в кабинет, чтобы забрать письмо Мартина к Тео, выскочила в прихожую — и ступила за порог. На площадке она смешалась, положив ладонь на круглую дверную ручку. В голову пришло непрошенное: «Здесь мы стояли бок о бок, и моя ладонь точно так же лежала на дверной ручке. Только ладонь была молодая; и вообще мы тогда были молоды. Лил дождь. Мы накупили еды и возвращались из магазина». Закрыв глаза, Марика прислушалась. Квартира была большая, и голос Мартина сюда не долетал. Оставив дверь приоткрытой (все равно ее никогда не запирали), Марика надела пальто и проверила часы. Она подхватила чемоданы и стала неуклюже спускаться по лестнице; на втором этаже покосилась на дверь Элспет, но не замедлила шаг. А дойдя до первого этажа, бросила одно из своих писем в почтовую корзину Роберта.
