Все это память фиксировала непроизвольно. Решающие жизненные моменты часто остаются в сознании накрепко связанными со случайными, мало что значащими деталями.
В тот час нам открылась картина народного бедствия. Навстречу танкам из Перемышля непрерывной вереницей шли грузовики. В кузовах, на чемоданах, на кое-как собранных и связанных узлах сидели женщины и дети. Испуганные, растерянные, неожиданно лишившиеся крова, многие ставшие уже вдовами или сиротами.
Редкая машина без раненых. Через неумело, на ходу сделанные повязки бурыми пятнами проступала кровь. Одни — в беспамятстве, другие — в слезах, третьи молчат, окаменев в несчастье.
Рев танков не мог заглушить нараставшего гула артиллерийской канонады. Мы двигались навстречу войне, и все явственнее становились ее зловещие приметы. Начиналась зона действенного огня дальнобойных батарей противника. Тяжелый снаряд на наших глазах угодил в один из придорожных домиков.
Мы успели привыкнуть к этим славным, всегда сверкавшим большими чистыми окнами коттеджикам, их радушным хозяйкам, которые, если попросишь стакан воды, выносили большую фарфоровую кружку молока, терпеливо ждали, пока «совьеты» напьются и кокетливо розовели, выслушивая благодарность: «О, проше пана, нема за цо».
Я подбежал к дому, вернее, к тому, что от него осталось. Дым и пыль чуть улеглись. Снаряд разнес комнату, смотревшую на юго-запад, видимо, детскую. Уцелевшая стена была разрисована яркими, пестрыми мячами. Около нее лежала девочка лет двенадцати — ноги в сандалиях, белые чулочки до колен, зеленая юбочка. Туловище раздавлено балками, упавшими с потолка. Труп второго ребенка, совсем еще маленькой девочки, отбросило волной к палисаднику.
Присланная Немцовым санитарная машина развернулась — она здесь была не нужна — и поехала обратно. Я подождал еще несколько минут. Родители девочек так и не появились. Может быть, они еще раньше погибли от бомбежки, о которой напоминали огромные воронки вокруг?
Для меня, как и для других кадровых командиров, жертвы на войне были не в новинку. Лишь недавно нашей победой завершилась финская кампания, и мы не забывали о цене, какой она куплена. Но там пролилась кровь армии: за все время боев я не видел убитого ребенка или раненой женщины. А тут, не прошло еще и дня, а куда ни глянешь — невинная кровь. Начиналась война против всего народа, война на физическое и моральное уничтожение советских людей, война, как мы впоследствии узнали, цинично названная самими гитлеровцами «тотальной». Враг страшился нашей идеологии и мечтал покончить с ней, истребив ее носителей. Так же, как он рассчитывал ликвидировать идеи социализма в Германии, расправившись с немецкими коммунистами.
