Когда он понял, что жив, нахлынувшая было радость вновь обретённого бытия быстро отступила, уступив место разуму. Добраться до своих — нечего было и думать. До следующего укрепрайона (они ещё ничего не знают? или уже поняли, ЧТО означает потеря связи, и сидят, и молча смотрят на свои дрожащие руки?) было не менее двадцати пяти километров, и пытаться преодолеть их хотя бы на брюхе было полным безумием.
Локаторы Армады мгновенно улавливали любые передвижения, и тут же незамедлительно следовали удары. Были они, правда, меньшей плотности, но легче от этого не становилось: практически за несколько секунд уничтожалось всё, размером превосходящее кошку.
Не стоило рассчитывать и на возвращение своих. Армада — это вам не банальный противник, у которого утром можно отбить потерянную вечером высоту. Армада брала однажды и навсегда.
Одним словом, приходилось жить. И он жил, приспосабливаясь к почти невозможным условиям, подавляя в себе смертельную тоску и желание засунуть дуло автомата в рот и… слаб человек. Первым делом нужно было научиться передвигаться, не подвергая себя опасности быть раздавленным неожиданным налётом. Способ он обнаружил быстро, но вот овладение им потребовало немалых усилий. Он выбирался из своего укрытия, как большая ленивая каракатица, и начинал продвижение к заданной цели прямо так, на животе, касаясь подбородком земли, по грязи, по воде, по кровавым пятнам… Иногда путешествие от укрытия до укрытия занимало целый день, и в спасительное углубление воин скатывался уже совсем без сил. Причём необходимо было помнить, что каждый раз должна была двигаться только одна рука или нога, иначе (по его расчётам) размеры активной биомассы превысят допустимые нормы и Армада отреагирует ударом. Обычно она не промахивалась. Было и ещё кое-что. Сохранившиеся фрагменты окопов или, что намного лучше, не засыпанные блиндажи намертво укрывали его от вездесущих локаторов. Объяснить это он не мог, да и не особо утруждал себя тонкостями, довольствуясь уже тем, что может спокойно отоспаться и отдохнуть. Но всё это выяснилось не сразу.
Первые сутки воин не ел вообще. Оглушённый и потрясённый случившимся, он лежал на дне окопа и, кажется, плакал. Однако вскоре голод дал знать о себе, спазмами скрутило живот, и человек бился на дне всё того же окопа, извиваясь, как червь земной в предсмертной агонии. А когда отпустило, он уже знал, что делать.
Питался воин мышами, кротами и ещё какими-то грызунами, коих бегало вокруг превеликое множество. Сложнее всего оказалось установить ловушки. Грызунов он ловил в самодельные силки, которые довольно ловко мастерил из нескольких верёвок и валявшегося повсюду хлама. Промысел был неважный, да и день на день не приходился, но если удача улыбалась ему (при слове удача воину представлялась теперь, как беззубая старуха с развевающимися седыми волосами тычет в него батогом, заливаясь прерывистым старушечьим смехом), он возвращался с несколькими маленькими тушками. Дальше, как учили — сначала дать тушке остыть, чтобы выползли все паразиты и насекомые, а потом можно употреблять, предварительно заправив травами, дабы отбить горечь.
