— У меня для тебя есть одна хорошая новость, — признался он. — Помнишь, я получил бандероль от Джо Руссо?
— Конечно. Ты мне рассказывал о его грандиозной находке.
— Ну вот. А через несколько дней он сам сможет тебе все рассказать. Руссо приезжает в Нью-Йорк.
— Замечательно. Хорошо было бы с ним встретиться.
Похоже, решив, что опасность миновала, Бет взяла с салфетки сэндвич и откусила приличный кусок.
Картер продолжал двигаться к цели.
— О, ты с ним легко сможешь встретиться, — сказал он. — Дело в том, что ему нужно где-то остановиться, пока он будет здесь.
Бет перестала жевать.
— И я сказал ему, что он может поселиться у нас.
Бет с трудом проглотила кусок.
— Но где? Если ты не заметил, у нас нет комнаты для гостей.
— Он неприхотлив. Диван в гостиной его вполне устроит.
— На этом диване даже сидеть неудобно.
— Ему случалось спать и в более неудобных местах. На Сицилии мы спали на камнях со скорпионами.
Бет тяжело вздохнула. Картер понял, что она готова сдаться.
— А долго он здесь пробудет? Неделю или две?
— Точно не знаю, — ответил Картер. — Может быть, немного дольше. Все будет зависеть от того, сколько времени у нас уйдет на работу.
— На какую работу?
— Разве я не говорил? Он везет в Нью-Йорк эту окаменелость. И мы с ним будем работать над ней здесь, вместе.
— Он везет тот самый громадный камень, про который ты мне говорил…
— Да, он весит больше трех тысяч фунтов!
— На Манхэттен? Только для того, чтобы вы могли поработать вместе, как в старые добрые времена?
— Именно так он и сказал. Почти так.
— Мне следует знать что-то еще? — спросила Бет.
— Ну… Джо, он такой… огромный. И дышит как паровоз. Но я ему скажу, чтобы он в квартире не курил. И еще у него никогда нет денег.
— Он мне уже нравится.
Картер рассмеялся и обнял Бет.
— И разве не ты говорила о том, как тебе хочется поскорее услышать, как топают по квартире маленькие ножки?
— Маленькие ножки, — уточнила Бет. — Главное слово было — маленькие.
— О, — сделал большие глаза Картер, — прости. Может, стоит сказать ему, чтобы он ходил на цыпочках?
Весь день ему то и дело мешали, вторгались в его дела, отвлекали. «Ну почему, — тоскливо думал Эзра, — они не могут просто оставить меня в покое и дать сделать работу, которую судьбой предрешено сделать только мне, мне одному?»
Все началось в кабинете доктора Нойманн, где Эзра, как только сел на стул, сразу заметил в стопке бумаг на столе письмо со штампом доктора Гершеля Штерна — иерусалимского психиатра. Значит, Нойманн все-таки с ним связалась. Эзра понял, что его ожидает, еще до того, как Нойманн произнесла слова: «Иерусалимский синдром».
