Но как только я вышла в мрачный холл, закрыв за собой дверь в комнату с жаркой, напряженной атмосферой, у меня наряду с ощущением свободы возникло ощущение, что я покидаю в беде кого-то, кто отчаянно нуждается в помощи. Если не я помогу этому мальчику, то кто же?
У лестницы, что вела вниз, на второй этаж, где мистер Рейд в библиотеке ожидал моего решения, я постояла в нерешительности, раздираемая сомнениями и неспособностью прийти к какому-либо решению. В голове снова промелькнули слова, которые произнесла мисс Гарт: «злой мальчик», — слова, которые никто не имеет права сказать ребенку, каков бы ни был поступок, который вызвал раздражение. И вдруг я вспомнила. Джереми был прав. Именно в газетах, на страницах, заполненных сенсациями, я впервые увидела его лицо. Я даже вспомнила имя и лицо его отца. Дуайт Рейд, младший брат, сделал быструю и блестящую карьеру окружного прокурора в Нью-Йорке, карьеру, которая закончилась трагическим случаем из-за оружия, попавшего в руки этого самого мальчика. И все же, вспомнив, я почувствовала острую жалость к ребенку, которому предстоит пронести ужасное чувство вины через всю жизнь.
Снова во мне поднялось негодование против мисс Гарт за то, что она так назвала его. Она сможет оказать мне сильное противодействие, а мне совсем не хотелось начинать жизнь, полную смятения и эмоциональных конфликтов. Джереми Рейд и не подозревал, что он невольно послал мне мольбу о помощи. И конечно, если бы я предложила ему даже малейшую помощь открыто, он, без сомнения, отверг бы ее. И все же… у меня не было выбора. У меня не было выбора с того самого момента, как мой взгляд впервые коснулся ангельского лица этого ребенка, мрачного и потерянного.
Я решительно отбросила все сомнения и возражения и спустилась по лестнице, следуя велению сердца, в библиотеку, где мистер Рейд по-прежнему сидел за письменным столом, будто ни разу не пошевелился с того самого времени, как я его покинула.
Когда я вошла, он поднялся и стоял молча, ожидая, пока я подойду.
— Не знаю, могу ли я здесь что-нибудь сделать, — сказала я ему, — но вижу, что помочь надо. Я постараюсь приложить все силы — в течение определенного времени, конечно. Я откажусь, если увижу, что потерпела неудачу.
Он вышел из-за стола и протянул мне руку. Его улыбка не коснулась глаз.
— Спасибо, мисс Кинкейд. Все ваши поступки говорят о незаурядной смелости. И больше всего этот.
Я несколько, смутилась, осознав, что, скорее всего, была под пристальным наблюдением: обо мне расспрашивали, а некоторые события моей жизни детально рассматривали.
