Наталья Михайловна встретила, как родная мать.
— Ну, все живы-здоровы? Молодцы! Поздравляю!
Повела нас в кладовую, выдала каждому одежду, белье — целый ворох! — по куску мыла и мочалке.
— А теперь — в баню!
Как цыплята за курицей, трусили за нею. Прохожие глазели на нас, но мы уже не обращали на это внимания — привыкли.
Дворами, закоулками добрели куда-то. Вошли в дом. Наталья Михайловна весело окликнула рыжего старика:
— Принимай, Прохорович, гостей!
— Откуда такую пестроту набрала, Михайловна? — засмеялся старик.
— Это тебя не касается. — Наша провожатая могла быть, оказывается, и сердитой. — Ты, Прохорович, организуй, чтобы парней в лучший вид привели.
— Та-ак, — оглядел нас старик. — Орлы! Сначала валяйте в ту комнату, обчистите головы. Потом мыться будете.
Я перевел.
— Что значит «обчистить голову»? — забеспокоился Шилаа. — Обтесывать, что ли, будут?
Монге по своей привычке взялся объяснять:
— Не видишь, какие мы лохматые? Хотят постричь, побрить,.. Ну, что ты за человек, Шилаа!
— Зато ты все знаешь! — неожиданно рассердился Шилаа. — Смотри, зазнаешься — лопнешь.
— Хош! Замолчи! Не тебе судить, что я знаю, что не знаю!
Монге подскочил к Шилаа. Седип-оол едва оттащил его в сторону.
— Эй-эй! Успокойтесь!
— Перестаньте! — набросились и мы на спорщиков. — Что вы, как бодливые бараны…
В парикмахерской нас действительно быстро «обчистили». Срезанные косы Капшыка и Шилаа упали на пол, как убитые змеи. Парни удивленно осматривали себя в зеркало — коротко стриженные, совсем незнакомые.
Нам сказали, чтобы мы готовились к переезду на дачу. Собираться было недолго. Больше суеты, чем сборов, хотя за несколько дней, проведенных в Москве, «собственности» у каждого прибавилось.
Я сложил свои пожитки, и мне стало тоскливо. Потянуло домой.
«Большой город Москва, — думал я, — а на улицах народ не умещается — места не найдешь, где бы свободно походить. То ли дело у нас. Сам себе хозяин — куда захотел, туда иди. Можешь искупаться, когда захочешь, можешь в холодке полежать, можешь порыбачить…»
Но я постарался прогнать эти мысли. Как можно поддаваться таким настроениям? Меня прислали учиться в Москву от имени моего народа… Так далеко везли… Если мне, батраку Чолдак-Степана, начавшему уже говорить по-русски, привыкшему к оседлой жизни, приходит такое в голову, то как же трудно Шилаа, Барылге и другим парням? Как они тоскуют по родным кочевьям!..
Так оно и было. Здоровенные парни ночами плакали, как дети, от стыда накрывшись с головой одеялами. Еще недели не прожили мы в Москве, а Оюн Барылга пожаловался:
