— Эки, эки, амыр-ла!
Почти никто не отвечал на его приветствие. Некоторые ошалело оглядывали его с ног до головы. Кое-кто бросал сердито:
— Такой здоровый детина, а побирается!
Были и такие, что молча совали ему в руку монеты.
Творилось что-то несуразное.
Шилаа растерялся, сел. В руке у него позвякивало несколько мелких монет.
— Почему они сердятся? — недоумевал он. — Я же здоровался с ними. Одни ругаются, другие копейку бросают…
— Беда с тобой, друг. Ну как же ты успеешь поздороваться с таким множеством людей? И не до тебя им. Каждый торопится, а тут ты на дороге бормочешь что-то непонятное. Вот люди и принимают тебя за бродягу или попрошайку. Видишь, — ухмыльнулся Монге, — сколько добрых сердец пожалело тебя, денег дали.
Мы расхохотались:
Шилаа рассердился:
— Что вы надо мной смеетесь? Я же по-доброму.
— Разве ты, дорогой, шуток не понимаешь? — успокоил его Монге.
Тут кстати подоспел железнодорожник.
— Ну, товарищи, поезд ваш прибыл. Пойдемте занимать места.
Подхватили мы немудреные свои пожитки, а шагу ступить не можем: разве пробьешься в этакой толчее?!
— Посторонитесь, граждане! — крикнул железнодорожник и, раздвигая толпу, подался вперед.
Народ расступился, образовав коридор.
— Смотри, смотри: иностранцы!
— Не по-нашему одетые…
— Какие еще иностранцы — арестованные!
«Хорошо, что Шилаа не понимает, — подумал я. — Совсем обиделся бы. То за нищего приняли, теперь арестантами всех назвали…»
Кое-как протиснулись к выходу.
И опять — удивление! На железных полосках стояли прицепленные один к другому длинные зеленые домики с колесами и маленькими окошками. Как бабки на кону. По лесенкам люди лезли в эти домики, толкаясь, шумя, пихая впереди себя вещи.
Железнодорожник прикрикнул, и нам снова дали дорогу. Мы забрались внутрь одного домика. В маленьких комнатках по обе стороны были одна над другой по три койки — до самой крыши. Мы втиснулись на свое место. Наш провожатый снял форменную фуражку, вытер пот, присел на краешек нижней скамейки.
— В этом вагоне, ребята, поедете до самой Москвы. Если что надо будет — проводника спросите. — Он поманил старичка в черном пальто и с очками на носу, показал ему на нас, отвел его в сторону, зашептался с ним. Тот сказал:
— Ладно. Доедут… Погляжу, чтоб никто не мешался, не лез.
Шилаа, захвативший место у окошка, оторвался от стекла:
— Как этот дом называется? Маган, что ли?
Я вдруг, строя из себя знатока, принялся объяснять:
— Не маган, а ва-гон. Понял? Ва-гон. Слушай меня. Все слушайте. Впереди этих домов есть еще один, самый большой. Паровоз называется. Плюет, харкает. Так тяжело дышит, словно конь после скачки. Сильная машина! Все вагоны тащит. У него спереди большое колесо, а к хвосту все меньше и меньше… Сверху — труба. Изнутри дым идет, шипит… Чудное дело, ребята. Сами увидите.
