Через день приехал военный.
— Вы тувинские студенты?
— Мы.
— Собирайтесь. Ваши министры давно на параде. Сейчас едем!
Нам, как говорится, собраться — подпоясаться.
* * *
За городом, в военном лагере, нас встретили по-братски. Бойцы держались с нами, как с равными, шутили, смеялись. Такие же, как и мы, молодые парни. Многие — из деревень.
Начался парад. Всю делегацию, и даже нас, пригласили на трибуну. Теперь-то мы знали, что к чему, и терпеливо слушали речи. Вдруг объявили:
— Слово предоставляется делегату Танну-Тувы товарищу Дондуку!
Дондук вышел вперед.
— Приветствую этот собравшийся народ! — громко начал он и замолчал.
Все захлопали.
И вдруг Дондук понес какую-то несусветицу — без начала, без конца. Мы не знали, куда деваться! Ладно что никто, кроме нас, его не понимал. А Павылчык с серьезным видом, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, переводил на русский язык, точнее, говорил то, что заранее написал на бумаге. И получилась у нашего Дондука вполне приличная речь.
Красноармейцы строем прошли под оркестр перед трибуной.
Мы возвратились в город.
Теперь у нас не оставалось и минуты свободного времени. Ездили на встречи с рабочими, ходили по улицам, были на заводе, в клубах… Но все равно с нетерпением ждали, когда поедем дальше в Москву.
Глава 2
Здравствуй, Москва!
Монге узнал первым.
— Едем! — ворвался он в комнату.
Вот и вокзал. Мы уже видели издали этот длинный каменный дом, около которого всегда было столько народу, будто днем и ночью здесь встречали и провожали какие-то делегации. Но в этой толчее каждый был сам по себе — с узлами, мешками, сундуками, с кучей ребятишек. Над площадью стоял такой шум, что заиграй тут оркестр — его бы никто не услышал. Нас ввели в здание вокзала. Мы уже привыкли, что наши министры на особом положении, что это они — представители, а мы — только студенты, просто студенты, будущие студенты… Нас это вполне устраивало, и, предоставленные чаще всего самим себе, мы радовались полной свободе. К слову сказать, больше мы своих высоких представителей так и не увидели. Из Красноярска до Москвы они ехали в специальном вагоне, а там наши пути и вовсе разошлись. Впрочем, мы об этом ничуть не жалели. Лишь Пюльчуна нам порой недоставало…
— Здесь будете ждать посадку, — сказал провожающий, рассадив нас на скамьях. — Когда объявят, за вами придут. А я поехал. Счастливого пути!
Мы остались в гудящей толпе. Мимо нас бежали люди с таким видом, словно каждый или кого-нибудь искал, или за кем-нибудь гнался. Попривыкнув к сутолоке, Шилаа расхрабрился. Он поднялся со скамейки, шагнул в проход и стал приветливо здороваться с каждым проходившим мимо:
