Лорел глубоко вздохнула и сгорбилась, словно разочарование убило в ней смысл жизни.
— Как-то все неладно, мисс Миранда. Я боюсь.
Действительно, все было очень неладно. Для меня это было еще очевиднее. А знала я слишком много и слишком мало. Заправив под ленту прядь волос, выбившихся на лоб девочки, я коснулась ее щеки.
— Дорогая, отведи-ка Люцифера домой. Подумай, что будет, если он вырвется на свободу,
— Да ничего не будет, — уверенно ответила Лорел. — Он просто убежит к верфи и будет там ждать до возвращения папы. Он потому и воет, что хочет на верфь, а мы его не пускаем.
Я кивнула.
— Все равно надо отвести его обратно в конуру. Потом приходи ко мне в комнату, поговорим. И я кое-что тебе покажу.
Я решила, больше не мешкая, объяснить Лорел все, что можно. Она имела право знать, и я постараюсь как можно понятнее ей рассказать.
Девочка улыбнулась мне уже приветливо и дернула за поводок. Пес затрусил рядом с нею к своей конуре.
Я поплотнее закуталась в плащ Лиен и зашагала к дому. Плащ давал мне предлог нанести визит его владелице. Хотя мне была неприятна мысль о свидании с нею, больше нельзя было его откладывать. Не исключено, что китаянка поможет мне найти письмо матери. Капитан мог доверить его именно своей жене.
Я снова миновала садовую калитку, но в дом прошла не через парадное, а через старое крыльцо и постучала медным дверным молотком. Эхо гулко разнеслось по лестнице.
Капитанская вдова открыла мне только на второй стук. Я протянула ей плащ, объяснив, что его без спроса одолжила Лорел. Китаянка забрала плащ с многословными изъявлениями благодарности.
— Позвольте задержать вас еще на несколько слов? — Я старалась быть такой же вежливой.
Лиен с поклоном пригласила меня войти. Мы перебрасывались вежливыми фразами, словно мячиками для китайской игры пинг-понг. Я не обманывалась насчет поведения Лиен, потому что знала: между нами идет война.
Чужеземное личико Лиен было столь же непроницаемо, сколь и всегда — мне не удалось прочесть на нем ни приветствия, ни возмущения. Перед глазами у меня стояла изуродованная статуя, и мне было по-прежнему страшно.
Сегодня она надела свою белую кофту и темные нанковые шаровары, но на белом появились пятна и потеки, словно кофту надевали для уборки или возни на кухне. Да и волосы китаянки были не так тщательно уложены, как при жизни капитана, и все свидетельствовало о том, что от отчаяния и одиночества она перестала следить за собой, как раньше. Меня перемена в ней тоже не утешила. Отчаяние легко подвигает человека на безрассудные, а то и безумные поступки. Но мне нельзя было давать волю страху. Я должна была сказать, ради чего пришла.
