Следующие несколько дней прошли спокойно и без особых событий. Но все равно меня терзало беспокойство, я привыкла оглядываться через плечо и стала избегать пустынных мест.
Мистер Осгуд сообщил, что юридические формальности займут несколько месяцев. Он выполнил обещание и приехал, чтобы просмотреть бумаги капитана Обадии, но не нашел упомянутого капитаном письма, которое должно было объяснить мотивы его поступка. Я сообщила адвокату о потайных ящиках письменного стола в каюте "Гордости Новой Англии". Но юридическому уму мистера Остуда показалось невероятным, чтобы важные бумаги хранились в таком месте. Он предложил, чтобы я поискала там сама и потом показала ему найденное, если сочту находку заслуживающей внимания. Однако «Гордость», такая чистенькая снаружи, казалась мне воплощением мрака и зла, местом, где вершатся темные дела. Мне не хотелось идти туда одной.
Что касается смерти Тома Хендерсона, слухи все еще не заглохли, и несколько раз, когда я спускалась в город, мне давали понять, что меня не хотят там видеть. Официально происшествие объявили несчастным случаем, поскольку не было доказательств противоположного. Но меня не покидало ощущение, будто в Бэском-Пойнте все уверены; это убийство. Домашние не говорили о гибели Тома Хендерсона, но поглядывали друг на друга с недоверием. На нас лежала тень — нам словно грозили еще худшие беды. Только Яна все это как-то не коснулось: приходил он редко и незаметно проскальзывал в библиотеку, избегая встреч с Броком и его матерью.
В те тревожные дни произошло всего три отступления от привычного, насколько я успела его узнать, распорядка. Во-первых, огромный пес как будто подрядился каждую ночь выть на луну и жутковатой этой музыкой просто истерзал мои нервы. Когда я, решившись заговорить на эту тему с Броком, спросила, нельзя ли научить животное вести себя по ночам потише, он только рассмеялся и ответил, что разрешает мне самой заняться воспитанием Люцифера. Он объяснил, что в полнолуние беспокойство ощущают и люди, и животные. В первой четверти собака перестанет выть. Остальные же обитатели дома не обращали внимания на вой — вероятно, привыкли. Я тоже пыталась привыкнуть и засыпать под него.
Кроме того, по утрам я позировала Яну Прайотту. На следующий же день после данного ему обещания я отправилась в мастерскую и уселась у помоста. Ян уже ждал меня, и работа закипела. Когда об этом узнали остальные, мои действия никто не одобрил, но осуждение ни разу не было высказано открыто. Миссис Маклин требовала, чтобы сын запретил эти сеансы, потому что это неприлично. Я случайно услышала, как он небрежно ответил матери, что если она не одобряет моего пребывания наедине с Яном, то может взять на себя роль дуэньи. Она, конечно, и слышать об этом не хотела.
