Голубые глаза…Такого же цвета были глаза герцогини де Бофор. Паж Анри очень сильно напоминал Раулю спасенную им девушку. Вандом все так же пристально смотрел на него. Рауль, смущенный и раздосадованный тем, что паж увидел его слезы, взглянул на небо. 'Каким будет небо в Джиджелли? ' — подумал он. Странная вещь! В этот момент он совсем забыл о голубых глазах своей прежней любви, Луизы. А Серж повторил концовку куплета: 'Но случись, что о родине я загрущу, я в глазах твоих небо отцов отыщу… ' Рауль резким движением надвинул шляпу еще глубже — на самый нос.
Серж продолжал:
Милый друг мой, от недругов мы убежим
Прочь за море, куда не добраться чужим,
Бесприютные скалы чужих берегов
Милосердней жестоких и подлых врагов.
Там я буду ласкать этот локон витой,
И гитары твоей слушать звон золотой,
Там не тронет жестокий палач ни одну
Шелковистую прядь, золотую струну.
[4]Вот тут Рауль и вспомнил о своем талисмане, белокуром локоне Луизы. Дальше он слушать не мог! Оставив герцога, он пошел в свое помещение. Уходя, Рауль услышал комментарий Сержа: `'Я плохой переводчик, господа, в оригинале речь шла о золотом локоне.
— Я почему-то так и подумал! — воскликнул Анри, тряхнув золотистыми кудрями, — Повторите! Еще раз, господин де Фуа, мы все вас просим!
— Просим, просим! — зааплодировала свита.
Серж опять поклонился и начал сначала.
— Вижу яхту на горизонте! — донесся голос впередсмотрящего.
— Кто это может быть? — пробормотал Бофор, — Сейчас узнаем. Анри, подзорную трубу!
Бофор вглядывался в горизонт несколько минут, пока Серж на бис исполнял свою 'Прощальную' .
— Ничего не разобрать, — вздохнул герцог и отдал трубу Сержу, — Подождем пока. А сейчас гульнем, мои львята!
2. В КОТОРОЙ МНОГО ПЕСЕН И НЕМНОГО СЛЕЗ
— Что с вами? — спросил Гримо.
Как бесили Рауля эти сочувственные вопросы! Он не хотел рассказывать о своих переживаниях даже Гримо и чуть было не огрызнулся, но выдавил из себя кислую улыбочку и, немного обрадовавшись своей находчивости, заговорил:
— Знаешь, старина, Серж там, на верхней палубе, пел такую песню… прекрасные слова, и исполнял ее наш бард с таким воодушевлением, лирическая музыка — эти гитарные переборы… Старик, как ни смешно, но я растрогался. Этот дьявол Серж не зря прозван нами бардом.
Гримо кивнул, вполне поверив такому объяснению.
— Жаль беднягу Сержа, — вздохнул Рауль.
— Себя пожалейте, — проворчал Гримо.
Рауль махнул рукой. Гримо поскреб лысину, откашлялся и заговорил:
— Что же до вашего Сержа, я всегда был в курсе его любовных дел, аж со времен Фронды. Все то же — мадемуазель де Монпансье, герцогиня Орлеанская? Ей, небось, адресована прощальная песня?
