И, наконец, третье. России невозможно совсем абстрагироваться от Англии, Франции и прочих стран, ибо с ними придется жить на одной планете, торговать, воевать, дела иметь. И тут-то рано или поздно даст себя знать опаснейшее российское отставание.
Разумеется, страна шла своим историческим, духовным путем, имела и хранила высокие духовные ценности, рождала собственных гениев — Андрея Рублева, Аввакума…
И все же, все же… Вспомним, что современниками Ивана III были Леонардо да Винчи и Колумб; что Микеланджело умер, а Шекспир родился в том году, когда Иван Грозный демонстративно покинул Москву и собирался ввести опричнину; не забудем, что годы правления Лжедмитрия по западной хронологии — это выход первого тома «Дон Кихота», рождение Рембрандта. Мы называем великие имена, но не забываем, конечно. о западных фрегатах, первых кругосветных путешествиях, галилеевском телескопе, ньютоновых законах; об университетах, которые к концу XV века существовали уже в Болонье, Париже, Монпелье, Оксфорде, Кембридже, а также в Саламанке (Испания), Коимбре (Португалия), Праге, Кракове, Вене, Гейдельберге, Упсале, Копенгагене… Отставание могло стать роковым. И то, что Россия сделает вскоре рывок, — признак огромных, дремлющих «пассионарных» сил. Но то, как она это сделает, несет на себе черты трагического поворота в сторону крепостничества и деспотизма.
Прежде чем идти дальше, следует еще раз возразить тем, кто восклицает: «У нас Грозный — у них Варфоломеевская ночь, когда в ночь на 24 августа 1572 года было вырезано несколько тысяч человек»; Иван Грозный, как известно, осуждал французов за «чрезмерное кровопролитие».
Убийства в России, во Франции: текст сходный — контекст разный. Одно дело — закрепощение крестьян, истребление вольностей в стране, и без того задержавшейся в развитии на несколько веков вследствие исторического несчастья — монгольского ига; другое дело — резня, пусть и страшная резня (впрочем, являвшаяся элементом гражданской войны), рядом с вольными городами, судами, университетами.
Это ведь только кажется, будто историк, признающий все действительное естественным, «разумным», нейтрален и объективен. Он просто думать не хочет о погибшей альтернативе, несбывшихся возможностях, задавленных свободах.
Да зачем же думать о том, «что было бы, если бы?».
Затем хотя бы, чтобы лучше понять тех людей и попробовать не ошибиться еще раз на сходном витке исторической спирали…
О подобной возможности как тут, к слову, не вспомнить?
