Все это, конечно, попросту нечисть, враждебная светлым силам. Но, во-первых, нечисть это все местная, коренная, известная задолго до прихода христианства на Русь и совершенно неизвестная по Библии.
Во-вторых, отношение к этим существам совершенно не как к нечисти — чему-то поганому и непристойному. Все эти создания занимают свое место в деревенском (и не только деревенском) пантеоне, как и святой равноапостольный Владимир или Никола-угодник. Пониже, конечно, Николы-угодника и Марии-троеручицы (само название вызывает в памяти невольно шестирукое изображение Вишну). Но главное — святые и нечистые принципиально в том же пантеоне и почитаются одними и теми же людьми.
В Московии пережитки язычества оказываются чуть ли не частью официальной религии, и поклоняться бесам — дело такое же обычное, как и поклоняться святым.
На того, кто не поклоняется бесам — не гадает в баньке, не оставляет блюдце молока для домового, не боится русалок, не кидает в лес кусок рыбы для аукалок и оборотней, — на того обрушивается целый шквал презрения, насмешек, пренебрежения, глумления. Если человек не поддается «воспитанию», не начинает исполнять обычая во всей его полноте, общество демонстративно отторгает такую заблудшую овцу.
ОБЫЧАЙ НАЧИНАЕТ «ЛОМАТЬСЯ»
Нет никаких оснований считать, что городское население или общественные верхи хоть чем-то отличаются от крестьян — что они менее суеверны, не в такой степени привержены самым диким обычаям, что они более свободны, не так коллективистски живут и так далее.
Но как раз в XVII столетии общинный быт крестьянства начал давать трещину как минимум по двум важнейшим причинам:
1. Очень во многих местах власть общины ослабевает, и человек становится фактически от нее свободным.
2. Сама община начинает превращаться во что-то совершенно другое… пока трудно сказать однозначно, во что именно.
В XVII веке жизнь общины замкнута только там, где от других людей далеко. Там, где только государство или частное лицо могут контролировать жизнь общины, они непременно это делают. Цитадель общинности в ее изначальном смысле, когда община — это Mip, средостение власти и общественной жизни для человека, это окраины страны. Места, где и жить труднее, и от власти московского царя подальше.
Там, где власть центрального правительства покрепче, правительство пытается ограничить общину в принятии решений, в праве распоряжения землей.
В поместьях и вотчинах община тоже, и в еще большей степени, «утесняется» в своих правах; ее «исконные» права все больше присваиваются владельцами земель. Там, где раньше распоряжался выбранный староста или голова, появляется тот же староста, но только назначенный.
