Как-то раз на совещании в Гурджаани председатель колхоза села Чумлаки Валериан Утиашвили пристал ко мне с жалобой: мол, при создавшихся условиях производство овощей и молока стало нерентабельным. Я с улыбкой ответил, что более нерентабельным является растить детей, но во всем мире пока что с удовольствием делают это дело, а молоко и овощи являются незаменимыми продуктами, чтобы вырастить детей здоровыми.
Теперь посмотрим, на чью мельницу льет воду преступная устойчивость лари. В Грузии бушует невиданная инфляция пищевых продуктов. Да, я не ошибся — инфляция пищевых продуктов! И это происходит из-за невиданной доселе девальвации человеческой жизни!
Еще раз я крикну: да, лари устойчив, но желудок — пуст, голова — идет кругом; лари устойчив, но тело — голое; лари устойчив, но Грузию оставили полные силы молодые люди; лари устойчив, но пенсионеры умирают от голода.
Во всем мире самый дешевый рынок — Грузия. Мы же не производим ни одного вида товарной продукции. Поэтому из любой страны (по оправданным или же выдуманным причинам) идут к нам целые караваны, а от нас уплывают человеческая плоть, кровь, интеллект и знания. Любому иностранному атташе или бизнесмену в Грузии содержание семьи обходится в гроши. У нас они тратят в десять раз меньше, чем у себя на родине. А на сэкономленные деньги (только лишь на сэкономленные?) вывозят наше достояние, положив в карман малые сокровища, которые собирались десятилетиями. А наше бездарное правительство не смогло (или не захотело) даже установить контроль за оборотом драгоценностей и валютными операциями...
Давид КОСТАКИЯ
Александр Лысков ХОМО-КАРТОФЕЛЮС
ПРОВИНЦИЯ ПОД ДОЖДЕМ
ходит без зонта — "не сахарные". И напропалую просит закурить. Нет проходу и от молодых, и от мужиков: "Закурить не найдется?” Не куришь? Тогда хоть "сорок копеек дай". И с таким напором говорится, что к вечеру, глядишь, и на весь кошелек виды будут иметь. Странно, необычно это для северного русского городка с палисадниками детства нашего — всегда бывали здесь перед приезжими почтительными. Нынче, пробуждаясь от зимы, в холодных туманах мрачно выводя почки на березках, нервозно хлопая гнилыми досками тротуаров, обедневший городок задирается.
За городком, за рекой край русской жизни — деревни. За ними в стальной сверкающей сети далеких солнечных дождей неизвестные холмы и леса. Ну а в центре этого смутного пространства района-уезда, на площади между деревянной трибуной и забытой статуей Ленина у покосившегося фонарного столба стоит баба, торговка, с мешочком семечек на табурете. В кожаной куртке и резиновых сапогах. Востроносенькая, подсохшая от грубой работы и частых пиров, лицо, как панцирь черепашки, бугристое. И глаза тоже неспокойные, тоже стреляющие: у кого бы на горсть семечек рубль обменять.
