Похоже, не он один потерял веру в то, что сегодня вообще что-нибудь произойдет. Поэтому, когда Маркушка через несколько минут вернулась обратно, на нее никто даже не посмотрел. Пока она брезгливо отряхивала себя, словно пообщалась не с профессором, а с парочкой крыс, Лиза жаловалась Никите:
— А я из-за этого монстра вчера даже голову не помыла.
— Да что Вы? — вежливо спросил тот, скрестив руки на груди и скорчив недовольную мину.
— Вот так. А все потому, что накануне экзамена голову мыть нельзя, иначе знания из нее вымоешь.
— Неужели?
— Да-да! А еще пришлось из-за него одеть синие чулки — чтобы не продрались на пятке.
— А в чем дело? — поинтересовалась Маркушка, прекращая отряхиваться. — Почему синие? Почему на пятке?
— Чтобы хорошо сдать зачет, нужно положить монетку под пятку, — пояснила Лиза. — Ну, так вот. Пришлось мне надеть крепкие синие чулки, потому что все остальные у меня из-за этого пятака могли бы продраться — слишком тонкие. И вот иду я по улице, а встречные мальчишки смотрят на мои ноги и кричат: "Смотрите, смотрите, курица отмороженная идет!"
Александра невольно покосилась на отчаянно синие чулки, обтягивающие ножки Лизы, подчеркивая их худобу, и подумала, что в чем-то, вероятно, дерзкие мальчишки были правы.
— Нет, вы представляете? — не унималась Лиза. — Видите ли, курица, да еще отмороженная!
Поскольку за поддержкой она обращалась к Никите, тому вновь пришлось откликнуться:
— Да что Вы?
— Вот-вот. А ведь для юной девушки… — и она долго еще распространялась унылым голосом по поводу чулок, невымытой головы и женской красоты в целом.
— О, да, да, конечно… Естественно… — Никита выслушивал ее излияния, нервно ерзая на стуле, а когда ему это надоело окончательно, сказал елейным голосом: — Совершенно с Вами согласен! То есть абсолютно!
Видно было, что он еле сдерживается, и ехидство так и лезет наружу, как дошедшее до кондиции тесто из кринки.
— Ну, вот видите! — Лиза ничего не заметила. — Нас уже двое! А если двое думают одинаково — значит, они думают…
Никита поспешно перебил ее:
— Нас не двое, нас трое — Вы, я и Антон Павлович Чехов. Ибо разве не то же самое имел в виду великий писатель, говоря, что в человеке все должно быть красиво: и лицо, и одежда, — простите, я высморкаюсь… — и мысли… Между прочим, дамы и господа, как вы думаете, зачем такая нежная, красивая дама, — он театральным жестом третьесортного актера указал на собеседницу, — носит в своей сумочке нож?
