— Тут у меня вареная фасоль, картошка и немного хлеба. Возьмите для раненого.
Наш маленький проводник Костя оказался на редкость смышленым парнишкой. Уже через несколько минут мы были поблизости от своего «дома». Отпустив мальчика, спешим обрадовать друзей. Принесенное продовольствие разделили, хлеб весь оставили Володе. Перевязку отложили до рассвета.
На другой день Максименко, Дутченко и я отправились к сожженной деревне, о которой говорил Костя. Спрятались на опушке. На месте деревни — черное пепелище. Все еще пахнет гарью. Пролежали часа три. Ни звука! Леня Максименко не выдержал:
— Так можем и месяц просидеть!
— Тише! — Дутченко замер, прислушиваясь. Сейчас и мы слышим детский голосок:
— Вчера вечером двое их приходило к нам. Страшные! [246] Мы напугались. Потом мама дала им еду. Я их проводил. Я сразу заметил, что они хорошие.
— Но где же они остановились? — Это уже мужской голос. — Почему ты не узнал, Костик?
— Они меня не пустили дальше. Старший, видать, хитрый у них. Вышли на тропку, он меня обратно отправил. Но я им сказал, чтобы к этому месту пришли.
Мы лежим не шевелясь.
— Товарищ командир, они не должны далеко уйти. Может, на лугу нас дожидаются…
Слово «товарищ» развеяло все наши сомнения. Я вышел из лозняка. На полянке три вооруженных человека и мальчик. Костик кинулся ко мне:
— Товарищ командир, вот он! Я же говорил!
Командир спросил, где же остальные.
— Но я еще не знаю, кто вы. За него радостно ответил Костя:
— Это партизаны, они из нашего села. Дядя Миша у них командиром.
Зову Максименко и Дутченко. Знакомимся. Оказывается, перед нами партизанская диверсионная группа. Возвращаясь с задания, они наведались к шалашу в лесу, и хозяйка рассказала им о нас.
— А где же ваш раненый товарищ?
Ведем партизан к нашему убежищу. Они развязывают свои котомки, достают хлеб и сало.
— Угощайтесь, а то вон как откормились на гитлеровских харчах. Боюсь, что свалитесь на ходу. Пошлю за подводой.
Мы уверяем, что дойдем хоть на край света.
Командир махнул рукой:
— Молчите уж! Давайте хотя бы до шалаша доползите, а то сюда нельзя с подводой — полицаи рыщут.
Хозяйка лесного шалаша встретила нас как давних знакомых. Здесь уже поджидала подвода. Нас усадили на телегу. Довезли до болота. Дальше дороги не было. Володю партизаны понесли на руках. Мы вслед за ними вошли в воду. Она порой доходила до пояса. Наконец выбрались на сушу. Партизанский дозор проверил, что за люди. Еще с километр двигались гуськом по еле приметной тропе. Услышали шум, гомон. Деревья поредели, и на полянке, мы увидели землянки и шалаши [247] (их здесь зовут «буданами»). Кругом сновала детвора. Нам объяснили, что это партизанская лесная деревня. Здесь живут крестьяне, бежавшие от гитлеровцев. Таких деревень много. Все они находятся под защитой партизан. У крайней землянки нас остановили вооруженные люди — охрана. Сбежались обитатели деревни. Узнав, кто мы такие, женщины принесли молоко, картошку, сало, хлеб. Но командир все отобрал:
