А соловьи продолжали неистовствовать… Они будто старались перекричать друг друга в своем птичьем соревновании.
И снова вспомнилась июньская ночь сорок первого года. Тогда вот так же пели соловьи…
Тогда было начало… А сейчас? Неужели конец?
Эти слова я невольно проговорил вслух.
Матрос Паша Данчук, оказавшийся рядом, услышал меня и сказал:
— Погоди, старшина, умереть никогда не поздно.
У меня шумит в голове. Стискиваю виски руками.
Паша подвигается ко мне:
— Очень больно, товарищ старшина?
— Пройдет. Ты лучше расскажи, что произошло.
— Сейчас все расскажу. Только наперед прошу: держи себя в руках. Мы вот договорились быть всем вместе и при первой возможности бежать в горы, к партизанам. Тогда снова все услышат о железняковцах.
Паша говорит вполголоса. Матросы, чтобы слышать его, подползают поближе.
Оказывается, это он спас меня от смерти. Фашисты пристреливали на месте командиров, но Паша незаметно для них снял с меня фланелевку со старшинскими нашивками и надел солдатскую гимнастерку. Вначале я был даже недоволен им, но потом согласился: умереть мы всегда успеем.
Из его рассказа я узнал, что большинство ребят, которые вышли со мной из тоннеля, погибло. Оставшиеся в живых вернулись в тоннель, но там уже шла стрельба: немцы проникли с противоположной стороны. Бой длился недолго. Кто не был убит, того живьем схватили гитлеровцы и их наймиты — полицаи.
Раненый комиссар с трудом дополз до штабеля со взрывчаткой, уже чиркнул было спичкой, чтобы поджечь шнур, но его тут же застрелили. Полковой комиссар Петр Агафонович Порозов до последнего дыхания оставался настоящим большевиком — смелым, несгибаемым. Именно поэтому и непобедима наша ленинская партия, что такие люди составляют ее костяк.
К берегу Черной речки небольшими группами сгоняли понурых, еле волочащих ноги людей. Нас набралось [223] человек двести. Люди перевязывали друг другу раны, пили, наполняли водой фляги.
Но вот немцы забегали, послышались команды, ругань, лай сторожевых собак. Нас подняли, построили в колонну и повели. Справа и слева — автоматчики с овчарками на поводу.
Вышли на пригорок. Взору открылся Севастополь. Весь в дымящихся руинах. Матросы замедляют шаг. Мы прощаемся с родным городом.
— Запомните, ребята, на всю жизнь…
Я не договорил. Подбежавший полицай стеганул нагайкой по спине.
— Не задерживаться! Марш, марш!
Вышли к Симферопольскому шоссе, но сразу же свернули с него. Из передних рядов немцы и полицаи выгнали несколько человек, дали им лопаты и заставили углублять воронки от бомб. Мы поняли — здесь наши могилы.
