Пожали мы друг другу руки:
— Будь же ты мне не просто братом-родичем, а другом-побратимом верным, коему в бою смертном без опаски спиной доверяются!
Голь кабацкая между нами влезает:
— А ковш обещанный?!
— С цветочком вернемся — проставим!
Пригорюнился мужичонка:
— Вернетесь вы, как же… с цветочками аленькими — по два на могилку!
Ну да нам голь трусливую слушать не с руки. Закупили припасов в путь-дорогу дальнюю, выспросили, как из города ловчей выехать, да и повернули коней вслед за солнышком.
Начались вскорости земли пустошные, травой сорной поросшие. Селились тут раньше люди, да повывелись — пустые срубы где-нигде стоят, провалами оконными щерятся. Сказывал кабатчик, будто волкодлаки на пустоши водятся, из лесов нехоженых к жилью за поживой тянутся, по ночам у стен городских воют, да к нам они не вышли, остереглись. Волчок к лошади жмется, как что треснет в кустах — на седло ко мне вспрыгнуть норовит, зубами со страху щелкает.
— Да уймись ты, песий сын! Чуешь кого али дурью маешься?
— Чуять не чую, да ты ж сам говорил — на рожон не лезть!
— Так оттого ко мне на голову лезть надобно?!
— Ты, хозяин, пользы своей не понимаешь! Ежели волкодлак на тебя из засады бросится, я его на подлете встречу!
Доехали мы до развилки, глядь — лежит на ней валун, с боков обтесанный, а на верховине каменной молодец чернявый сидит, семечки лузгает, шелухой поплевывает. На волкодлака вроде не похож, в ухе серьга серебряная, взгляд хитрый с прищуром. Конь буланый вокруг камня траву щиплет, поводья по земле тянет. Волчок осмелел, облаял издали.
— Гой еси, добры молодцы! А я уж замаялся вас ждать, все семечки подъел, хоть ты обратно поворачивай!
Переглянулись мы с братом непонимающе:
— Мы-то и впрямь добры молодцы, да только что-то не припомним, чтобы с тобой о встрече уговаривались.
Расправил парень плечи, так с груди шелуха приставшая и посыпалась:
— Я Семен Соловей, по батюшке Васильевичем кличут, из царства Лукоморского, стольного города Лукошкина.
— Эге, — говорю, — это не тот ли Соловей, что к моей матушке сватался, да проворовался некстати?
— А мой батюшка ему за покражу короны царевой чуть голову не снес? — подхватывает Муромец. — Слыхал я, что он потом разбойником заделался; бывало, притаится в кустах у дороги, возка купеческого дождется да как засвищет! Лошади понесут, возок с добром по кочкам разметут, а он потом собирает…
— Ага, — всхрапывает Сивка, — он еще как-то глухой ночью моего батюшку со двора свести пытался, да оплошал: батюшка как двинул копытом — конокрад по грудь в сыру землю ушел, едва откопали!
