Новоиспеченный — всего двести лет как — Вождь не повел и ухом, продолжая сидеть в кресле, уперев руки в подлокотники и сложив на них голову. Золотая диадема перекосилась, плохо сдерживая длинные взъерошенные волосы, и едва не падала, шитая золотом белая парадная мантия помята, как будто он в ней спал. Он напоминал большого нахохлившегося мрачного ворона.
Равен покачал головой при виде этого зрелища, но все же заговорил:
— Янос, ты не мог бы уделить мне полчаса времени?
Тот поднял голову, вперивая стеклянный взгляд куда-то в сторону, запустил пальцы в свою черную гриву, стаскивая ажурную корону.
— Да, Равен.
Пожилой вемпари вздохнул. Это больно, когда погибают те, кого ты любишь, это очень больно. Но тому, кто стал Вождем, принимая на себя ответственность за весь народ, уже нельзя слишком сильно предаваться боли, а тем более, выставлять ее напоказ. Увы и ах, такова доля правителя. Юный Одрон или усвоит это, или сломается.
— Янос, ты закончил Похититель Душ?
Тот вздрогнул, все-таки выронив диадему. Встав, Янос поднял ее, положил на стол, кивнул в дальний угол, на длинный тщательно перемотанный черной лентой сверток. Черные крылья прижались к плечам, словно Вождь замерз, а на волосах, несмотря на возраст, уже пробивалась легкая седина.
Равен подошел к мечу, но не стал его касаться, только лишь глядя на оружие. Сейчас его скрывала плотная жесткая ткань, но вемпари и так знал, что там. Пламя в черепе, тот самый меч из видения Теуша. Все пророчества мы воплощаем в жизнь сами. Невероятно страшное оружие.
— Не знаю, что бы чувствовал твой отец, а мне стыдно.
Карие глаза Яноса подернулись красноватой дымкой, прогоняя безразличное выражение.
— Не вспоминай моего отца. — Недовольно отозвался он, видимо, все же обижаясь на ныне ушедшего родителя за выбор Вождя, — В конце концов, мы должны это сделать, ты знаешь.
— Юноша уже на алтаре, Янос. Тебе передать все то, что было высказано в адрес некроманта пополам с криками и воем? И боюсь, его сознание уже повреждено. Подумай, к чему это приведет… мы сломали жизнь человеку.
— Обратной дороги уже нет. И когда стоит выбор между судьбой одного человека и судьбой целого Народа… ты сам знаешь, куда склоняется чаша весов, — Янос прикрыл глаза, на мгновение опуская голову. Затем он выпрямился, подходя к свертку.
— Знаю. И все-таки, мы сволочи. Лично мне смотреть ему в глаза будет сложно… Если будет куда смотреть. Надеюсь, дело не дойдет до нежити…
