Под брезентовым небом | страница 36
Затем появлялся артист — седеющий, с надменно вскинутой головой, с острой мефистофельской бородкой. Во фраке. Атласная лента через плечо. На ней, на этой ленте, блистали знаки тех академий и научных корпораций, что якобы пожелали назвать артиста своим почетным членом.
И наконец, когда все приготовления были закончены, на манеж выбегала юная, воздушно легкая ассистентка.
Она шла вдоль барьера, васильковые глаза приветливо улыбались, и улыбка казалась обращенной к каждому в зале: «Смотрите, убедитесь! Разве я не живая? Вот я иду, дышу, улыбаюсь. Не упускайте возможность: убедитесь!» Обойдя манеж, ассистентка занимала место в стеклянном, стоймя поставленном саркофаге. Громко щелкали затворы, наглухо фиксируя крышку.
— Внимание! — предупреждающе и тревожно звучал голос инспектора (надо ли говорить, что в исполнении Владимира Евсеевича Герцога этот возглас приобретал особую выразительность).
Свет в зале угасал. Возникала и нарастала оркестровая дробь. Артист брался за рубильники, резкими рывками включал их один за другим, и тогда над проводами взлетали каскады искр, а в саркофаге, ярко освещенном изнутри, возникало невиданное зрелище... «Таинственные» токи насквозь пронзали ассистентку. Каждый зритель получал возможность видеть мышцы, кровеносные артерии, живую пульсацию внутренних органов. Новые щелчки рубильников, новые повороты реостатов, новые вспышки искр. Лишь хрупкий белый скелет оставался в саркофаге.
Я знал, что это ненадолго. Что минутой позже, вновь обретя полнокровный облик, юная ассистентка благополучно выпорхнет назад на манеж... Знал. И все-таки не мог подавить в себе чувство враждебности к артисту. Он казался мне злым волшебником. Каждый раз, на каждом представлении мне хотелось кинуться на манеж, разбить стеклянную тюрьму, спасти беззащитную красавицу.
Ох уж эта любовь. Она настолько завладела мной, что даже кратковременные разлуки с цирком сделались для меня непереносимыми. Кончилось тем, что я решил вообще не покидать стен цирка, благо гостиница для артистов находилась тут же, за кулисами, на втором этаже. Быть может, повезет, удастся лишний раз встретиться с васильковыми глазами.
В те времена несложно было задержаться на ночь в цирке. Заметив меня в поздний час, дежурный на вахте лишь осведомился:
— Где, милок, ночевать собираешься?
— А мне все равно. Хоть на конюшне.
— Что ж, дело хозяйское, — кивнул дежурный.
Я и в самом деле отправился на конюшню и, отыскав свободное стойло, соорудил себе ложе из каких-то ящиков, сваленных в углу. Нашел попону, пропахшую конским потом. Застелил ею ящики. Но, хоть убей, не было сна.