Успел. Вбежал с последним звонком.
Эпизод за эпизодом разворачивалась праздничная пантомима. Красные конники преследовали белую нечисть, настигали и опрокидывали. Тщетно силился дутый генерал Булак-Балахович вскарабкаться на коня: лягался конь, не давался генералу. Тщетно кривоногий карлик Кирилл Первый тянулся к трону: насквозь трухлявый трон разваливался под ним. Все они — осколки прошлого — были биты. И тогда из-под купола опустились канаты-реи, и по ним, бесстрашно одолевая высоту, стали подыматься мускулистые пролетарии. Кулаки, бюрократы, растратчики и всякая иная нэповская мразь пыталась помешать победному восхождению, но срывалась, шлепалась вниз. Засверкали гирлянды огней. Вспыхнули транспаранты-лозунги. Клоун-трибун Виталий Лазаренко вышел на манеж.
Я стоял вблизи режиссера.
— Поразительно! — не удержался он. — Слышите, какой прием! Неузнаваем стал монолог!
Все жарче, темпераментнее читал Лазаренко. Штанина красная, штанина синяя, и весь костюм пополам в два цвета — Виталий Ефимович казался ожившим плакатом. И будто в самом деле видел перед собой миллионы и миллионы трудящихся земного шара, готовых сбросить иго капитализма.
Пантомима окончилась, и режиссер поспешил к Лазаренко:
— Хочу вас первым поздравить! Вы чудо сотворили с монологом!
Виталий Ефимович хитровато взглянул в мою сторону. Затем ответил с достоинством:
— Так ведь как же иначе? Слово-то какое я произносил! Слово к трудящимся Запада и Востока!
В молодости я был невероятно влюбчив. Влюблялся множество раз, и каждый раз мне казалось, что, не в пример предыдущим, именно эта, последняя по счету, сегодняшняя любовь — самая настоящая, навек. Так мне казалось, и я переживал, страдал, терзался, не смея по робости характера открыться. Потом любовь постепенно тускнела, сменялась другой...
На этот раз я влюбился в цирковую артистку. Иначе, конечно, и быть не могло. С утра до позднего вечера пропадая в цирке, я, разумеется, должен был найти избранницу на манеже.
Она была иностранкой. Выступала в номере, имевшем громкое название «Адская анатомия». Сейчас подобный номер вызвал бы лишь снисходительную улыбку: такое ли демонстрируют нынешние иллюзионисты. В те годы «Адская анатомия» повергла неискушенных зрителей в трепет.
Начиналось с того, что в середине манежа устанавливался некий внушительный аппарат: пульт с рубильниками и рычагами реостатов, батареи радиоламп, хитроумные сплетения многоцветных проводов. Служители, устанавливавшие аппарат, действовали с подчеркнутой осторожностью и даже работали в резиновых перчатках до локтей, будто опасались убийственной силы каких-то токов или излучений.
