— Ура-а-аааа!!!
Тогда прибегала Варвара и спрашивала:
— Что случилось?
— Ничего не случилось. — смущался развоевавшийся историк. — Это всё греки.
Варвара понимающе умолкала. Все знали, что греки доводят Селезнёва до экстаза. Иван Петрович был потрясающе эрудирован. Но, склероз давно уже подтачивал память, и старенький историк удалился на покой.
Как жалела Зоя, что её Лёньчику не пришлось учиться у такого учителя!
* * *
Лёнька был занят. Публика требовала продолжения поэмы. Поэтому новый Пушкин включил компьютер, надел наушники, пустил на полную катушку группу «Tanzwut» и продолжил эпопею.
Рыцарь взял свой автомат,
И десятка два гранат,
Натянул бронежилет
И коняшке дал конфет.
Он бандану повязал,
Краской щёки расписал,
Затянул ремни потуже,
И надел штаны похуже.
Горын тоже не зевал
И ракетомёт достал.
Карандашик послюнявил
И послание отправил:
«Я к вам пишу, чего же боле?
Что я ещё могу сказать?
Я знаю, нынче в вашей воле
Меня нахальством доставать.
Но я честно вам скажу,
Что без дела не сижу.
У меня царевна есть,
И я хочу её поесть.
И вас тоже в гости просим,
Ужин будет ровно в восемь.
Мойте руки и садитесь.
И царевной угоститесь.»
Глава 13. Братья аргивяне!
Историчке снился странный сон. Она вошла в свой класс, а там сидели буратины. Деревянные ученики. Татьяну Владимировну трудно было чем-либо удивить. Работа в школе не располагает к нежным чувствам. Люди с повышенной эмоциональностью быстро прогорают. Ну что ж, буратины, так буратины. Ей всё равно, кого учить. Чего она только не повидала за все годы, пока вела предмет.
С утра намечался опрос по теме. Подперев ладонью щёку, историчка мрачно слушала ответ. Она поигрывала ручкой над раскрытым журналом. Качество ответа раздражало. Спотыкаясь на каждой букве, буратина уныло пересказывала параграф слово в слово.
Не в силах более терпеть такой маразм, историчка повернулась к ученице всем корпусом и критически окинула её взглядом.
— Знаешь, буратина, — тяжело произнесла она, — твой старший брат был дурак. И ты в него. Такая же дура.
Чего церемониться? Ведь это же просто деревяшки.
Буратина опустила голову. Из её глупых глаз вытекли две горючие слезы и прожгли на раскрашенных щеках полоски. Дерево задымилось.
Зрелище ложного раскаяния вызвало у педагога ещё больший приступ отвращения. Она перешла на такие детали, как внешний вид. С каждым словом буратина сплющивалась, как пластилин. И наконец опустилась до плинтусов.
Но Татьяна Владимировна уже забыла про неё. Она вошла в азарт и охотно объясняла буратинам, что будет с ними, когда они вырастут.
