Таким образом, возникает своеобразная историческая аберрация, общая картина оказывается если не искаженной, то, во всяком случае, столь смутной и неясной, что новые, современные нашим дням исследователи почти с равным успехом и с равными по силе аргументами обосновывают диаметрально противоположные оценки движения. Так, в советской историографии существует точка зрения, согласно которой заговор Катилины — последнее движение радикальных элементов римской демократии (популяров), но вместе с тем не менее решительно доказывается и тот тезис, что Катилина стремился к «свержению республики и установлению режима диктатуры». Обе точки зрения имеют своих сторонников и по сей день. Какую же из них все–таки можно считать более подкрепленной материалом источников, а потому и более предпочтительной? Ограничивается ли решение проблемы только двумя вышеизложенными выводами? Очевидно, что ответ на подобные вопросы может и должен вытекать из какого–то собственного — и по мере сил, наиболее объективного — осмысления общей картины заговора.
Начнем с характеристики главных действующих лиц. «Луций Катилина, происходивший из знатного рода, при могучей духовной и физической силе отличался дурным и испорченным характером. Уже с юных лет его прельщали междоусобные войны, убийства, грабежи, гражданские распри, и в них он закалял себя смолоду. Физически крепкий, он невероятно легко переносил голод, холод и недосыпание. Морально смелый, он был коварным, непостоянным, лживым, неискренним, жадным до чужого, расточительным в своем, пылким в страстях; красноречия в нем было достаточно, благоразумия мало. Ненасытная душа его всегда жаждала чего–то беспредельного, невероятного, недосягаемого».
Такова общая, а точнее говоря, предварительная, характеристика Саллюстия. Предварительная потому, что, обрисовав личные свойства Катилины, Саллюстий переходит затем к характеристике политической. Он изображает Катилину последователем Суллы, стремящимся захватить в свои руки единоличную власть (Саллюстий говорит даже о царской власти!) и готовым добиться этой цели не брезгуя никакими средствами.
Более того, Саллюстий изображает Катилину как закономерное явление, как продукт разложения общественных нравов. Образ Катилины вырастает до некоего символа, олицетворения. Поэтому ему приписываются самые отвратительные пороки, даже преступления: совращение жрицы Весты, убийство собственного сына. Неслучайно вокруг Катилины группируются все бесстыдники, сладострастники, кутилы, клятвопреступники. Таким образом, для Саллюстия Катилина и его единомышленники, а следовательно, и весь заговор как таковой, — явный и ужасающий пример морально–политической деградации, распада римского общества.
