Торопливая и противозаконная казнь пяти видных участников заговора была предпоследним актом разыгравшейся драмы. Значительная часть сторонников Катилины покинула его лагерь, как только стала известна судьба Лентула, Цетега и других казненных. Исход движения был предрешен.
Кстати сказать, заговор Катилины может служить любопытной и даже поучительной иллюстрацией к вопросу о значении (и своеобразной судьбе) исторического факта. Казалось бы, немногие события древней истории так хорошо и так полно освещены в наших источниках, как этот заговор. Более того, не говоря уже о довольно многочисленных, но все же поздних сведениях и версиях, мы располагаем в данном случае — что можно считать исключительной удачей — подробными свидетельствами самих современников и даже участников событий. Один из таких современников — историк Саллюстий — посвятил заговору Катилины специальную монографию под таким именно названием. Другой современник — и не только современник, но одно из главных действующих лиц — консул (и знаменитый оратор) Цицерон, произнес четыре большие речи, в которых картина заговора обрисована с различными деталями и подробностями. Как известно, и исторический труд Саллюстия, и речи Цицерона сохранились до нашего времени. Чего же еще желать историку? Очевидно, ему следует лишь благодарить судьбу, что она создала столь редкую и столь благоприятную ситуацию дли изучения, анализа и оценки того события, которое вошло в историю, как «заговор (или движение) Катилины».
Однако на самом деле все не так просто и ясно. Скорее даже наоборот. Хотя в данном случае мы, как уже сказано, располагаем свидетельствами современников, эти современники были одновременно злейшими врагами главной фигуры движения, т. е. Катилины (кстати оказать, современники, о которых идет речь — Цицерон и Саллюстий, — столь же яро ненавидели друг друга). Поэтому не приходится ожидать от них не только более или менее объективной характеристики Катилины и его сподвижников, но в целом ряде случаев, когда речь идет о самом заговоре, фактическая сторона событий, а в еще большей степени оценка их значения, не заслуживают доверия. И так как враг, видимо, всегда имеет сказать больше и, как правило, убедительнее, чем любой доброжелатель, то все последующие авторы, касавшиеся в какой–то мере заговора Катилины (как, например, Плутарх, Аппиан, Дион Кассий), кладут те же густые, мрачные тени и на рассказ о движении в целом, и на портрет его вдохновителя. Очевидно преувеличены — во всяком случае, Цицероном — самые масштабы и «опасность» заговора. В ту богатую потрясениями эпоху заговор Катилины едва ли был более выдающимся, более «масштабным» явлением, чем восстание Лепида или движение Целия Руфа, которое иногда — и не без основания — сравнивают с событиями 63 г.
