Ну, как равнять Рамина и Мубада!
Один хорош одним, другой - другим, -
Рамин ни с кем на свете не сравним!
Вдруг слышит шум: то громче он, то тише...
Рамин, как видно, двигался по крыше!
Страсть подняла влюбленного с постели,
Сон и терпенье разом улетели.
Как мысль безумца, ночь была темна,
И лился дождь, и спряталась луна,
Да, скрылась, как лицо прекрасной Вис, -
Шатер из черных туч над ней навис.
Увидел небосвод: луна - в плену, -
И, как Рамин, оплакал он луну.
Луна за тучей - все бледней, печальней:
Так Вис грустит в своей опочивальне.
Рамин сидит на крыше, на краю,
А в сердце страсть подобна острию.
Влюбленному и ночь сияет светом,
А снег на крыше - белым, вешним цветом.
На крыше для него - дворец прекрасный,
Прах для него цветист, как шелк атласный.
Не видит он любимой, но душа
Живет, ее дыханием дыша.
Что радостней такой высокой страсти,
Когда ему и ей грозят напасти,
Когда им страшно: день придет однажды, -
О тайной их любви узнает каждый.
Беда любимой - для него беда,
День для него - день Страшного суда!
Рамин сидел на крыше. Было поздно,
А ночь текла - дождлива и беззвездна.
Но что ему и дождь, и снег, и холод,
Когда в душе огонь, который молод!
Будь в каждой капле - ста потоков сила,
Она б ни искорки не погасила!
С дождем, шумевшим в мире, как стремнина,
Смешались слезы горькие Рамина.
Попало сердце бедное в тиски.
Он говорил, исполненный тоски:
"Любимая, взгляни же со стыдом:
Ты - дома, я - под снегом и дождем.
Ты возлежишь, другого обнимая,
На мягких, белых шкурках горностая,
А я в снегу, я мерзну без подруги,
Как в глине, я увяз в своем недуге.
Ты спишь, не зная - болен ли, здоров ли
Любимый твой, рыдающий на кровле.
О снег, на сердце огненное падай!
Тоска любви, безумного обрадуй!
Вздохну - и снегу боль я причиню,
Весь мир предам я своему огню!
Подуй, холодный ветер, в эти дни,
Своим дыханьем мир оледени!
Заставь ее на миг проснуться краткий,
А косы - разметаться в беспорядке!
Ей принеси мою мольбу и стон,
Ей расскажи, что горем я сражен,
Что, одинокий, мерзну я в снегу,
Что радость доставляю лишь врагу.
Но и врага мой жребий растревожит, -
Любимой жалость я внушу, быть может?
Ужели не заплачет вместе с тучей,
Когда погаснет свет звезды падучей?"
Звучали стоны то сильней, то тише,
До слуха Вис дошли шаги на крыше,
Любовь проснулась в сердце опаленном,
Кормилицу послала за влюбленным.
Душа ее страдала и томилась,
Пока наперсница не воротилась.
Кормилица спустилась быстро вниз
