Алексей стоял перед Кругловым бледный, голый по пояс. Рукав телогрейки, намотанный на шпиндель, свисал лохмотьями ваты. Из помятой и посиневшей до черноты руки слабо сочилась кровь.
Круглов согнул руку Алексея — цела! Только ссадина от плеча до локтя. И махнул энергично проезжавшему на электрокаре пареньку, усадил Алексея на ее платформу.
— Гони в медпункт! Быстро! Сколько раз говорил: не допускать желторотых хлюпиков к станку…
Алексей услышал эти слова, но почему-то не подосадовал на Круглова. Сейчас ему было ровным счетом все равно, как о нем думает мастер.
С туго перебинтованной рукой и в накинутой на плечи раскромсанной телогрейке Алексей шел по ночному пустырю к трамвайному кольцу. Шел, подавленный случившимся и в то же время радостный, несмотря на ноющую боль в руке. Он все-таки попадет на день рождения мамы. Трамвай был пуст. Он бежал и позванивал в ночи. Никто не спрашивал и не продавал билетов. Алексей приклонился к забитому фанерой окну и задремал.
Бездействие для Алексея было непривычным. Получив освобождение на целых три дня, он не знал, куда себя деть. Бродил по комнате с рукой на перевязи, помогал маме во всяких хозяйственных мелочах: вытирал пыль, подметал веником пол, а места себе все равно не находил. Но больше всего его раздражали, как он заключил про себя, вредные мысли. Сводились они к одному: чем бы утолить голод? Видно, эта блажь больше всего лезет в голову, когда не занят никаким делом. Дом — не завод, где каждая минута заполнена срочной работой. Да и поешь там худо-бедно, когда придет время. Хлеб и щи в цеховой столовой вполне дополняли одно другое. А здесь был один хлеб, который убывал час за часом, и теперь вот осталась ровно половина дневного пайка. Только сегодня ему стало ясно, что мама, получающая как иждивенка триста граммов в день, постоянно недоедала.
Алексей так и не сумел настоять, чтобы хлеб в семье делили поровну. Мама соглашалась с ним, брала хлеб, который он отрезал от своих восьмисот граммов, уходя на завод, но потом, когда Алексей возвращался с работы, снова подкладывала ему два-три кусочка, и он съедал их иногда с вареной картошкой, иногда с квашеной капустой, не замечая того, что вся его норма полностью возвращалась ему. А теперь уехал и отчим, он работал по мобилизации бухгалтером в соседней области на танкостроительном заводе. С его отъездом не стало и четырехсотграммовой карточки. Алексей решил твердо поговорить с мамой.
