Вернулся запыхавшийся, взволнованный Женя Селезнев и сразу стал замерять детали штангенциркулем.
— На миллиметр больше, — констатировал он. — И эта, и эта… Только одна чуть меньше. Придется задержать всю партию.
Глаза Жени Селезнева, всегда сияющие, выражали растерянность. Он смотрел на Алексея так, словно был виноват перед ним. На самом же деле он глубоко переживал за друга, а вот помочь ему ничем не мог. Вдруг стало тише в цехе. Это перестал работать Костин полуавтомат. На площадке его, как на капитанском мостике, нервно ходил Костя-моряк. Наконец он вцепился руками в железные поручни и закричал истошным голосом:
— Какого черта стоишь? Принимай детали, не видишь — у меня последняя!
Этот вопрос относился к Жене Селезневу, но он только рукой махнул: отстань, мол, не до тебя. Тогда Костя не выдержал, с последней просверленной деталью в руках он сбежал по железным ступенькам, положил деталь и поспешил к станку Алексея.
— В чем дело? Почему не работаешь? А ты, о-тэ-ка, чего задерживаешь? — И только тут увидел лица Алексея и Жени. — Что случилось-то?
— Ничего, — ответил Селезнев. — Кажется, брак…
— Все, что ли, брак? — не унимался Костя.
— Все.
— Да ты что? Не мели!..
В это время у станка появился мастер Круглов. Никто не видел, с какой стороны он подошел, — словно почуял неладное и оказался тут. Ни к кому не обращаясь, он молча взял из рук Селезнева штангенциркуль, быстро замерил все обработанные детали, затем прошелся по ним шаблоном и, вернув Селезневу инструмент, уперся кулаками в бока. Долго стоял так, перекатывая желваки на скуластом веснушчатом лице, казалось, не в силах разжать плотно сомкнутые губы. И, к удивлению всех, не заорал, как обычно, а спросил еле слышно:
— Что у тебя, руки бы отнялись померять? Фугуешь тридцать штук — и хоть бы тебе хрен. — Еще помолчал и снова разжал губы: — Сколь времени прошло, одну операцию гнать не научился. Никаких штанов не хватит у тебя расплатиться за этот брак. Марш от станка, и чтоб глаза мои тебя больше не видели! Тьфу!
Круглов плюнул, со всей силой мотнув своей рыжей кудрявой головой, и пошел в сторону конторки.
Начинался обеденный перерыв. По притихшему ночному цеху потянулись от своих станков рабочие. Вот в пролете показался долговязый Вениамин Чердынцев, а за ним, словно нехотя, переставлял ноги Петр Гоголев. Поравнявшись со станком Алексея, карусельщики остановились, оглядели уважительно пирамиды готовых деталей.
— С новым рекордиком вас, товарищ Пермяков! Пр-ривет! Почему не вижу радости? Товарищ Гоголев, по-моему, у нашего знатного ударника Пермякова налицо зазнайство и, так сказать, головокружение.
